- Баба! - визгливо закричал Пантелей Прокофьевич, измываясь над собственной бородой. - Климовна-курва! Ах ты бо-ж-же мой!.. А? Запорю сучку!.. - Он затопал ногами, припадая на левую, хромую.

Подрагивая от немого смеха, Григорий глядел под ноги. Петро глаз не спускал с отца, поглаживая потную голову.

Пантелей Прокофьевич напрыгался и притих. Сел на косилку, проехал, скидывая, два загона и, чертыхаясь, влез на лошадь. Выехал на шлях, обогнав два воза с хлебом, запылил в хутор. На борозде остался позабытый мелко витой, с нарядным махром арапник. Петро покрутил его в руках, головой покачал - и к Гришке:

- Было б нам с тобой, парнишша. Ишь это разве арапник? Это, брат, увечье - голову отсечь можно!