Смешливый Аникушка, приплясывая, подошел к саням.

- Везу, везу. Для сугреву.

- Тепла от ней мало, суха дюже.

- Овсом кормлю, а вот не поправляется.

- Нам в одной деляне хворост? - спросил Григорий, соскочив со своих саней.

- В одной, ежели закурить дашь.

- Ты, Аникей, сроду на чужбинку.

- Ворованное да выпрошенное всего слаже, - подхахакивал Аникушка, морща голое бабье лицо улыбкой.

Поехали вместе. В лесу, завешенном кружевным инеем, строгая бель. Аникушка ехал впереди, щелкая кнутом по нависшим над дорогой веткам. Снег, игольчатый и рыхлый, падал гроздьями, осыпая закутанную Аникушкину жену.

- Не дури, черт! - кричала она, отряхиваясь.

- Ты ее в сугроб носом! - кричал Петро, норовя попасть кнутом быку под пузо, для пущего хода.

На повороте к Бабьим ендовам наткнулись на Степана Астахова. Он гнал распряженных в ярме быков к хутору, размашисто шел, поскрипывая подшитыми валенками. Курчавый обыневший чуб его висел из-под надетой набекрень папахи белой виноградной кистью.

- Эй, Степа, заблудил? - крикнул, равняясь, Аникушка.

- Заблудил, мать его черт!.. Об пенек вдарило сани под раскат - полоз пополам. Пришлось вернуться. - Степан добавил похабное словцо и прошел мимо Петра, нагло щуря из-под длинных ресниц светлые разбойные глаза.

- Сани бросил? - оборачиваясь, крикнул Аникушка.

Степан махнул рукой, щелкнул кнутом, заворачивая направившихся по целине быков, и проводил шагавшего за санями Гришку долгим взглядом. Неподалеку от первой ендовы Григорий увидел брошенные средь дороги сани, около саней стояла Аксинья. Левой рукой придерживая полу донской шубы, она глядела на дорогу, навстречу двигавшимся подводам.

- Отойди, а то стопчу. Ух ты, жена не моя! - заржал Аникушка.

Аксинья, улыбаясь, посторонилась, присела на скособоченные, без полоза сани.

- Вон и твоя с тобой сидит.

- Влепилась, как репей в свинячий хвост, а то бы я тебя подвез.

- Спасибочка.