- Перед турецкой кампанией накликал так вот.
- Может, опять холера?
- Добра не жди, с церкви к мертвецам слетает.
- Ох, милостивец, Микола-угодник...
Шумилин Мартин, брат безрукого Алексея, две ночи караулил проклятую птицу под кладбищенской оградой, но сыч - невидимый и таинственный бесшумно пролетал над ним, садился на крест в другом конце кладбища, сея над сонным хутором тревожные клики. Мартин непристойно ругался, стреляя в черное обвислое пузо проплывающей тучи, и уходил. Жил он тут же под боком. Жена его, пугливая хворая баба, плодовитая, как крольчиха, - рожавшая каждый год, - встречала мужа упреками:
- Дурак, истованный дурак! Чего он тебе, вражина, мешает, что ли? А как бог накажет? Хожу вот на последях, а ну как не разрожусь через тебя, чертяку?
- Цыц, ты! Небось, разродишься! Расходилась, как бондарский конь. А чего он тут, проклятый, в тоску вгоняет? Беду, дьявол, кличет. Случись война - заберут, а ты их вон сколько нащенила. - Мартин махал в угол, где на полсти плелись мышиные писки и храп спавших вповалку детей.
Мелехов Пантелей, беседуя на майдане со стариками, веско доказывал:
- Пишет Григорий наш, что астрицкий царь наезжал на границу и отдал приказ, чтоб всю свою войску согнать в одну месту и идтить на Москву и Петербург.
Старики вспоминали минувшие войны, делились предположениями:
- Не бывать войне, по урожаю видать.
- Урожай тут ни при чем.
- Студенты мутят, небось.
- Мы об этом последние узнаем.
- Как в японскую войну.
- А коня сыну-то справил?
- Чего там загодя...
- Брехни это!
- А с кем война-то?
- С турками из-за моря. Море никак не разделют.
- И чего там мудреного? Разбили на улеши, вот как мы траву, и дели!
