- Мамаша моя вернулась из-за Дону?
- Кубыть, не вернулась ишо, Митрий Мироныч.
- А сват Мелехов дома?
- Старик-то?
- Да.
- Старик дома, словом - вся семья дома, опричь Григория. Петра-то убили зимой, слыхал?
Митька кивнул головой и тронул коня рысью.
Он ехал по безлюдной улице, и в желтых кошачьих глазах его, пресыщенных и холодных, не было и следа недавней взволнованной живости. Подъезжая к мелеховскому базу и ни к кому из спутников не обращаясь в отдельности, негромко сказал:
- Так-то встречает родимый хутор! Пообедать и то надо к родне ехать... Ну-ну, ишо потягаемся!..
Пантелей Прокофьевич ладил под сараем лобогрейку. Завидев конных и признав среди них Коршунова, пошел к воротам.
- Милости просим, - радушно сказал он, открывая калитку. - Гостям рады! С прибытием!
- Здравствуй, сват! Живой-здоровый?
- Слава богу, покуда ничего. Да ты, никак, уж в офицерах ходишь?
- А ты думал, одним твоим сынам белые погоны носить? - самодовольно сказал Митька, подавая старику длинную жилистую руку.
- Мои до них не дюже охочи были, - с улыбкой ответил Пантелей Прокофьевич и пошел вперед, чтобы указать место, куда поставить лошадей.
Хлебосольная Ильинична накормила гостей обедом, а уж потом начались разговоры. Митька подробно выспрашивал обо всем касающемся его семьи и был молчалив и ничем не выказывал ни гнева, ни печали. Будто мимоходом спросил, остался ли в хуторе кто из семейства Мишки Кошевого, и, узнав, что дома осталась Мишкина мать с детьми, коротко и незаметно для других подмигнул Силантию.
Гости вскоре засобирались. Провожая их, Пантелей Прокофьевич спросил:
- Долго думаешь прогостить в хуторе?
- Да так дня два-три.
- Матерю-то повидаешь?
- А это как прийдется.
- Ну, а зараз далеко отъезжаешь?
- Так... Повидать кое-кого из хуторных. Мы скоро прибудем.
