- Что - деньги? - Дарья удивленно приподняла брови.
- Деньги, спрашиваю, куда денешь?
- А это уж мое дело. Куда захочу, туда и дену!
- То есть как же это так? Деньги-то за Петра тебе выдали?
- Выдали их мне, и вам ими не распоряжаться.
- Да ты семьянинка или кто?
- А вы чего от этой семьянинки хотите, батенка? Деньги себе забрать?
- Не к тому, что все забрать, но Петро-то сын нам был или кто, по-твоему? Мы-то со старухой должны быть в части?
Притязания свекра были явно неуверенны, и Дарья решительно взяла перевес. Издевательски спокойно она сказала:
- Ничего я вам не дам, даже рубля не дам! Вашей части тут нету, ее бы вам на руки выдали. Да с чего вы взяли, будто и ваша часть тут есть? Об этом и разговору не было, и вы за моими хоть не тянитесь, не получите!
Тогда Пантелей Прокофьевич предпринял последнюю попытку.
- Ты в семье живешь, наш хлеб ешь, значит - и все у нас должно быть общее. Что это за порядки, ежели каждый зачнет поврозь свое хозяйство заводить? Я этого не дозволю! - сказал он.
Но Дарья отразила и эту попытку овладеть собственно ей принадлежащими деньгами. Бесстыдно улыбаясь, она заявила:
- Я с вами, батенка, не венчанная, нынче у вас живу, а завтра замуж выйду, и только вы меня и видали! А за прокорм я вам не обязана платить. Я на вашу семью десять лет работала, спину не разгинала.
- Ты на себя работала, сука поблудная! - возмущенно крикнул Пантелей Прокофьевич. Он еще что-то орал, но Дарья и слушать не стала, повернулась перед самым его носом, взмахнув подолом, ушла к себе в горницу. "Не на таковскую напал!" - шептала она, насмешливо улыбаясь.
На том разговор и кончился. Воистину, не такая была Дарья, чтобы уступить свое, убоявшись стариковского гнева.
Пантелей Прокофьевич собрался ехать в поле и перед отъездом коротко поговорил с Ильиничной.
- Ты за Дарьей поглядывай, - попросил он.
- А чего за ней глядеть? - удивилась Ильинична.
- Того, что она сорвется и уйдет из дому и из нашего добра с собой прихватит. Я так гляжу, что неспроста она крылья распущает... Видать, приискала себе в пару и не нынче-завтра выскочит замуж.
- Должно быть, так, - со вздохом согласилась Ильинична. - Живет она, как хохол на отживе, ничего ей не мило, все не по ней... Она зараз отрезанный ломоть, а отрезанный ломоть, как ни старайся, не прилепишь.
- Нам ее и прилепливать не к чему! Гляди, старая дура, не вздумай ее удерживать, ежели разговор зайдет. Нехай идет с двора. Мне уж надоело с ней вожжаться. - Пантелей Прокофьевич взобрался на арбу; погоняя быков, закончил: - Она от работы хоронится, как собака от мух, а сама все норовит сладкий кусок сожрать да увеяться на игрища. Нам после Петра, царство ему небесное, такую в семье не держать. Это не баба, а зараза липучая!
Предположения стариков были ошибочны. У Дарьи и в помыслах не было выходить замуж. О замужестве она не думала, иная у нее на сердце была забота...
Весь этот день Дарья была общительной и веселой. Даже стычка из-за денег не отразилась на ее настроении. Она долго вертелась перед зеркалом, всячески рассматривая медаль, раз пять переодевалась, примеряя, к какой кофточке больше всего идет полосатая георгиевская ленточка, шутила: "Мне бы теперича ишо крестов нахватать!" - потом отозвала Ильиничну в горенку, сунула ей в рукав две бумажки по двадцать рублей и, прижимая к груди горячими руками узловатую руку Ильиничны, зашептала: "Это - Петю поминать... Закажите, мамаша, вселенскую панихиду, кутьи наварите..." - И заплакала... Но через минуту, еще с блестящими от слез глазами, уже играла с Мишаткой, покрывала его своей шелковой праздничной шалькой и смеялась так, как будто никогда не плакала и не знала соленого вкуса слез.
