- Сын у тебя геройский, - говорили ему хуторяне.
Пантелей Прокофьевич счастливо подмигивал:
- И в кого бы он уродился не геройский? Смолоду и я был, скажу без хвальбы, тоже не хуже его! Нога мне препятствует, а то бы я и зараз не удал! Дивизией - не дивизией, а уж сотней знал бы, как распорядиться! Кабы нас, таких стариков, побольше на фронт, так уж давно бы Москву забрали, а то топчутся на одном месте, никак не могут с мужиками управиться...
Последний, с кем пришлось поговорить Пантелею Прокофьевичу в этот день, был старик Бесхлебнов. Он шел мимо мелеховского двора, и Пантелей Прокофьевич не преминул его остановить:
- Эй, погоди трошки, Филипп Агевич! Здорово живешь! Зайди на-час, потолкуем.
Бесхлебнов подошел, поздоровался.
- Слыхал, какие коленца мой Гришка выкидывает? - спросил Пантелей Прокофьевич.
- А что такое?
- Да ить опять дивизию ему дали! Вон какой махиной командует!
- Дивизию?
- Ну да, дивизию!
- Вон как!
- То-то и есть! Абы кому не дадут, ты как думаешь?
- Само собой.
Пантелей Прокофьевич торжествующе оглядел собеседника, продолжал сладостный его сердцу разговор:
- Сын уродился истинно всем на диковину. Полный бант крестов, это как по-твоему! А сколько разов был раненый и сконтуженный? Другой бы давно издох, а ему нипочем, с него это - как с гуся вода. Нет, ишо не перевелись на тихом Дону настоящие казаки!
- Не перевелись-то - не перевелись, да что-то толку от них мало, раздумчиво проговорил не отличавшийся особой словоохотливостью дед Бесхлебнов.
- Э, как так толку мало? Гляди, как они красных погнали, уж за Воронежем, под Москву подходют!..
- Что-то долго они подходют!..
- Скоро нельзя, Филипп Агевич. Ты в толк возьми, что на войне поспешно ничего не делается. Скоро робют - слепых родют. Тут надо все потихонечку, по картам, по этим, разным, ихним, по планам... Мужика, его в России темная туча, а нас, казаков, сколько? Горсть!
