- Что-то тошно мне... - Аксинья накинула платок, вышла во двор.
- Не захворала она? - обращаясь к Григорию, спросил Прохор.
- Кто ее знает. - Григорий отставил тарелку с кашей, тоже вышел во двор.
Аксинья стояла около крыльца, прижав к груди ладонь. Григорий обнял ее, с тревогой спросил:
- Ты чего, Ксюша?
- Тошно, и голова болит.
- Пойдем в хату, приляжешь.
- Иди, я зараз.
Голос у нее был глухой и безжизненный, движения вялые. Григорий пытливо посмотрел на нее, когда она вошла в жарко натопленную комнату, заметил горячий румянец на щеках, подозрительный блеск глаз. Сердце у него тревожно сжалось: Аксинья была явно больна. Он вспомнил, что и вчера она жаловалась на озноб и головокружение, а перед утром так вспотела, что курчеватые на шее прядки волос стали мокрые, словно после мытья, он заметил это, проснувшись на заре, и долго не сводил глаз со спавшей Аксиньи, и не хотел вставать, чтобы не потревожить ее сон.
Аксинья мужественно переносила дорожные лишения, она даже подбадривала Прохора, который не раз говаривал: "И чего это за черт, за война, и кто ее такую выдумал? Едешь день-деньской, а приедешь - заночевать негде, и неизвестно, докуда же так будем командироваться?" Но в этот день не выдержала и Аксинья. Ночью, когда улеглись спать, Григорию показалось, что она плачет.
- Ты чего это? - спросил он шепотом. - Чего у тебя болит?
- Захворала я... Как же теперь будем? Бросишь меня?
- Ну вот, дура! Как же я тебя брошу? Не кричи, может, это так у тебя, приостыла с дороги, а ты уж испужалась.
- Гришенька, это - тиф.
- Не болтай зря! Ничего не видно; лоб у тебя холодный, может, и не тиф, - утешал Григорий, но в душе был убежден, что Аксинья заболела сыпняком, и мучительно раздумывал, как же поступить с ней, если болезнь свалит ее с ног.
- Ох, тяжело так ехать! - шептала Аксинья, прижимаясь к Григорию. - Ты глянь, сколько народу набивается на ночевках! Вши нас заедят, Гриша! А мне и обглядеть себя негде, скрозь - мужчины... Я вчера уж вышла в сарай, растелешилась, а их на рубахе... Господи, я сроду такой страсти не видала! Я как вспомню про них - и тошно мне становится, исть ничего не хочу... А вчера ты видал у этого старика, какой на лавке спал, сколько их? Прямо посверх чекменя полозеют.
- Ты об них не думай, заладила черт те об чем! Ну вши - и вши, их на службе не считают, - с досадой прошептал Григорий.
- У меня все тело зудит.
- У всех зудит, чего ж теперь делать? Терпи. Приедем в Екатеринодар там обмоемся.
- А чистое хучь не надевай, - со вздохом сказала Аксинья. - Пропадем мы от них, Гриша!
- Спи, а то завтра рано будем трогаться.
