- Чего вы лютуете на меня, тетушка? Дорогу я вам перешел или что?
Ильинична повернулась от печки, словно ужаленная.
- Как тебе только совесть дозволяет приходить к нам, бесстыжие твои глаза?! - сказала она. - И ты у меня ишо спрашиваешь?! Душегуб ты...
- Это какой же я душегуб?
- Истинный! Кто Петра убил? Не ты?
- Я.
- Ну вот! Опосля этого кто же ты есть? И ты идешь к нам... садишься, как будто... - Ильинична задохнулась, смолкла, но, оправившись, продолжала: - Мать я ему или кто? Как же твои глаза на меня глядят?
Мишка заметно побледнел. Он ждал этого разговора. Слегка заикаясь от волнения, он сказал:
- Не с чего моим глазам зажмуряться! А ежели б Петро меня поймал, что бы он сделал? Думаешь, в маковку поцеловал бы? Он бы тоже меня убил. Не для того мы на энтих буграх сходились, чтобы нянькаться один с другим! На то она и война.
- А свата Коршунова? Старика мирного убивать, это - тоже война?
- А как же? - удивился Мишка. - Конечно, война! Знаю я этих мирных! Такой мирный дома сидит, портки в руках держит, а зла наделает больше, чем иной на позициях... Самое такие, как дед Гришака, и настраивали казаков супротив нас. Через них и вся эта война зачалась! Кто агитацию пущал против нас? Они, вот эти самые мирные. А ты говоришь - "душегуб"... Тоже, нашла душегуба? Я, бывало, ягнока или поросенка не могу зарезать и зараз знаю, что не зарежу. У меня на эту живность рука не налегает. Другие, бывало, режут - и то я уши заткну и ухожу куда-нибудь подальше, чтобы и не слыхать и не видать.
- А свата...
- Дался вам этот сват! - досадливо перебил Мишка. - От него пользы было, как от козла молока, а вреду много. Говорил ему: выходи из дому, не пошел, ну и лег на том месте. Злой я на них, на этих старых чертей! Животную не могу убить, может, со зла только, а такую, вы меня извиняйте, пакость, как этот ваш сват или другой какой вражина - могу сколько угодно! На них, на врагов, какие зря на белом свете живут, у меня рука твердая!
- Через эту твою твердость ты и высох весь, - язвительно сказала Ильинична. - Совесть небось точит...
- Как бы не так! - добродушно улыбнулся Мишка. - Станет меня совесть точить из-за такого барахла, как этот дед. Меня лихорадка замучила, вытрепала всего начисто, а то бы я их, мамаша...
- Какая я тебе мамаша? - вспыхнула Ильинична. - Сучку кличь мамашей!
- Ну, ты меня не сучи! - глуховато сказал Мишка и зловеще сощурил глаза. - Я подряда не брал всего от тебя терпеть. А говорю тебе, тетка, толком: за Петра не держи на меня сердце. Сам он нашел, чего искал.
- Душегуб ты! Душегуб! Ступай отсюда, зрить я тебя не могу! настойчиво твердила Ильинична.
Мишка закурил снова, спокойно спросил:
- А Митрий Коршунов - сват ваш - не душегуб? А Григорий кто? Про сынка-то ты молчишь, а уж он-то душегуб настоящий, без подмесу!
- Не бреши!
- Со вчерашнего дня не брешу. Ну, а кто он, по-твоему? Сколько он наших загубил, об этом ты знаешь? То-то и оно! Коли такое прозвище ты, тетушка, даешь всем, кто на войне был, тогда все мы душегубы. Все дело в том, за что души губить и какие, - значительно сказал Мишка.
