- Скоро Гриша приедет, зашла тебя порадовать.
Аксинья молча поставила чугун с водой на загнетку, прижала руки к груди. Глядя на ее вспыхнувшее лицо, Дуняшка сказала:
- А ты не дюже радуйся. Мой говорит, что суда ему не миновать. К чему присудят - бог его знает.
В глазах Аксиньи, увлажненных и сияющих, на секунду мелькнул испуг.
- За что? - отрывисто спросила она, а сама все еще была не в силах согнать с губ запоздавшую улыбку.
- За восстание, за все.
- Брехня! Не будут его судить. Ничего он, твой Михаил, не знает, тоже, знахарь нашелся!
- Может, и не будут. - Дуняшка помолчала, потом сказала, подавив вздох: - Злой он на братушку... Так мне от этого тяжело на сердце - и сказать не могу! Жалко братушку страшно! Его опять поранили... Вот какая у него жизня нескладная...
- Лишь бы пришел: заберем детей и скроемся куда-нибудь, - взволнованно проговорила Аксинья.
Она зачем-то сняла головной платок, снова покрылась и, бесцельно переставляя посуду на лавке, все никак не могла унять охватившего ее сильного волнения.
Дуняшка заметила, как дрожали ее руки, когда она присела на лавку и стала разглаживать на коленях складки старенького, приношенного передника.
Что-то подступило к горлу Дуняшки. Ей захотелось поплакать одной.
- Не дождалась его маманя... - тихо сказала она. - Ну, я пойду. Надо печь затоплять.
В сенях Аксинья торопливо и неловко поцеловала ее в шею, поймала и поцеловала руку.
- Рада? - прерывающимся низким голосом спросила Дуняшка.
- Так, самую малость, чуть-чуть... - ответила Аксинья, пытаясь за шуткой, за дрожащей улыбкой скрыть проступившие слезы.
