- Здорово ночевали, товарищ командир!
- Слава богу.
- Опохмелиться бы надо, а то голова пустая, как вот это ведро.
- Опохмелиться - дело стоящее, а почему ведро пустое? Сам, что ли, корову доил?
Прохор кивком головы сдвинул треух на затылок, и только тогда Григорий увидел необычайно мрачное лицо Друга.
- А то черт, что ли, мне ее будет доить? Ну, я ей, проклятой бабе, надоил. Как бы животом она не захворала от моего удоя!.. - Прохор остервенело швырнул ведро, коротко сказал: - Пойдем в хату.
- А жена? - нерешительно спросил Григорий.
- Черти с квасом ее съели! Ни свет ни заря сгреблась и поехала в Кружилинский за терном. Пришел от вас, и взялась она за меня! Читала-читала разные акафисты, потом как вскочит: "Поеду за терном! Нынче Максаевы снохи едут, и я поеду!" - "Езжай, думаю, хоть за грушами, скатертью тебе дорога!" Встал, затопил печь, пошел корову доить. Ну и надоил. Ты думаешь, одной рукой способно такие дела делать?
- Позвал бы какую-нибудь бабу, чудак!
- Чудак баран, он до покрова матку сосет, а я сроду чудаком не был. Думалось - сам управлюсь! Ну, и управился. Уж я под этой коровой лазил-лазил на ракушках, а она, треклятая, не стоит, ногами сучит. Я и треух снял, чтобы не пужать ее, - один толк. Рубаха на мне взмокла, пока подоил ее, и только руку протянул, ведро из-под нее брать, - как она даст ногой! Ведро - на один бок, - я на другой. Вот и надоил. Это не корова, а черт с рогами! Плюнул ей в морду и пошел. Я и без молока проживу. Будем похмеляться?
- А есть?
- Одна бутылка. Заклятая.
- Ну, и хватит.
- Проходи, гостем будешь. Яишню сжарить? Я это в один миг.
Григорий нарезал сала, помог хозяину развести на загнетке огонь. Они молча смотрели, как шипят, подтаивают и скользят по сковородке кусочки розового сала. Потом Прохор вытащил из-за божницы запыленную бутылку.
- От бабы хороню там секретные дела, - коротко пояснил он.
Закусывали они в маленькой, жарко натопленной горнице, пили и вполголоса разговаривали.
С кем же как не с Прохором мог поделиться Григорий своими самыми сокровенными думами? Он сидел за столом, широко расставив длинные мускулистые ноги, хриповатый басок его звучал приглушенно:
- ...И в армии и всю дорогу думал, как буду возле земли жить, отдохну в семье от всей этой чертовщины. Шутка дело - восьмой год с коня не слазил! Во сне и то чуть не каждую ночь вся эта красота снится: то ты убиваешь, то тебя убивают... Только, видно, Прохор, не выйдет по-моему... Видно, другим, не мне прийдется пахать землю, ухаживать за ней...
- Говорил с Михаилом вчера?
- Как меду напился.
- Чего же он?
Григорий крестом сложил пальцы.
- Вот на нашу дружбу. За службу белым попрекает, думает, что зло таю на новую власть, нож держу против нее за пазухой. Боится, что восстание буду подымать, а на черта мне это нужно - он и сам, дурак, не знает.
- Он и мне это говорил.
