- Михаил говорит, что его арестуют в станице... - Дуняшка заплакала скупыми, злыми слезами, вытирая глаза рукавом, выкрикнула: - Будь она проклята, такая жизня! И когда все это кончится? Ушел, а детишки, как, скажи, они перебесились, - ходу мне не дают: "Куда батянька ушел да когда он прийдет?" А я знаю? Проводила вон их на баз, а у самой все сердце изболелось... И что это за проклятая жизня! Нету никакого покоя, хоть криком кричи!..
- Ежли к ночи он не вернется - завтра пойду в станицу, узнаю. - Аксинья сказала это таким безразличным тоном, как будто речь шла о чем-то самом обыденном, что не стоило ни малейшего волнения.
Дивясь ее спокойствию, Дуняшка вздохнула:
- Теперь уж его, видно, не ждать. И на горе он шел сюда!
- Ничего покамест не видно! Ты кричать-то перестань, а то дети подумают... Прощай!
Григорий вернулся поздно вечером. Побыв немного дома, он пошел к Аксинье.
Тревога, в которой провела она весь долгий день, несколько притупила радость встречи. Аксинья к вечеру испытывала такое ощущение, как будто работала весь день, не разгибая спины. Подавленная и уставшая от ожидания, она прилегла на кровать, задремала, но, заслышав шаги под окном, вскочила с живостью девочки.
- Что же ты не сказал, что пойдешь в Вешки? - спросила она, обнимая Григория и расстегивая на нем шинель.
- Не успел сказаться, спешил.
- А мы с Дуняшкой откричали, каждая поврозь, думали - не вернешься.
Григорий сдержанно улыбнулся.
- Нет, до этого не дошло. - Помолчал и добавил: - Пока не дошло.
Прихрамывая, он прошел к столу, сел. В раскрытую дверь было видно горницу, широкую деревянную кровать в углу, сундук, тускло отсвечивавший медью оковки. Все здесь осталось таким же, каким было в то время, когда он еще парнем захаживал сюда в отсутствие Степана; почти ни в чем он не видел перемен, словно время шло мимо и не заглядывало в этот дом; сохранился даже прежний запах: пахло бражным душком свежих хмелин, чисто вымытыми полами и совсем немного, чуть слышно - увядшим чабрецом. Как будто совсем недавно Григорий в последний раз на заре выходил отсюда, а на самом деле как давно все это было...
Он подавил вздох и не спеша стал сворачивать папироску, но почему-то дрогнули руки, и он рассыпал на колени табак.
Аксинья торопливо собирала на стол. Холодную лапшу надо было подогреть. Сбегав за щепками в сарай, Аксинья - запыхавшаяся и слегка побледневшая стала разводить огонь на загнетке. Она дула на мечущие искрами пылающие уголья и успевала посматривать на сгорбившегося, молча курившего Григория.
- Как твои дела там? Все управил?
- Все по-хорошему.
- С чего это Дуняшка взяла, что тебя беспременно должны заарестовать? Она и меня-то напужала до смерти.
Григорий поморщился, с досадой бросил папиросу.
- Михаил ей в уши надул. Это он все придумывает, беду на мою голову кличет.
