- Не убивайте меня! - прошептал он, еле шевеля белыми губами.
- Не буду. А оружие возьму.
- Вы меня выдадите...
По заросшим щекам Капарина покатились слезы. Григорий сморщился от омерзения и жалости, повысил голос:
- Бросай наган! Не выдам, а надо бы! Ну и хлюст ты оказался! Ну и хлюст!
Капарин бросил револьвер к ногам Григория.
- А браунинг? Давай и браунинг. Он у тебя во френче, в грудном кармане.
Капарин вынул и бросил блеснувший никелем браунинг, закрыл лицо руками. Он вздрагивал от сотрясавших его рыданий.
- Перестань ты, сволочь! - резко сказал Григорий, с трудом удерживаясь от желания ударить этого человека.
- Вы меня выдадите... Я погиб.
- Я тебе сказал, что нет. Но как только переедем с острова - копти на все четыре стороны. Такой ты никому не нужен. Ищи сам себе укрытия.
Капарин отнял от лица руки. Мокрое багровое лицо его с опухшими глазами и трясущейся нижней челюстью было страшно.
- Зачем же тогда... Зачем вы меня обезоружили? - заикаясь, спросил он.
Григорий нехотя сказал:
- А это - чтобы ты мне в спину не выстрелил. От вас, от ученых людей, всего можно ждать... А все про какой-то перст толковал, про царя, про бога... До чего же ты склизкий человек...
Не взглянув на Капарина, время от времени сплевывая обильно набегавшую слюну, Григорий медленно пошел к стоянке.
Стерлядников сшивал дратвой скошевку на седле, тихо посвистывал. Фомин и Чумаков, лежа на попонке, по обыкновению, играли в карты.
Фомин коротко взглянул на Григория, спросил:
- Чего он тебе говорил? Об чем речь шла?
- На жизнь жаловался... Болтал, так, абы что...
Григорий сдержал обещание - не выдал Капарина. Но вечером незаметно вынул из капаринской винтовки затвор, спрятал его. "Черт его знает, на что он может ночью решиться..." - думал он, укладываясь на ночлег.
Утром его разбудил Фомин. Наклонившись, он тихо спросил:
- Ты забрал у Капарина оружие?
- Что? Какое оружие? - Григорий приподнялся, с трудом расправил плечи.
Он уснул только перед рассветом и сильно озяб на заре. Шинель его, папаха, сапоги - все было мокрое от упавшего на восходе солнца тумана.
- Оружие его не найдем. Ты забрал? Да проснись же ты, Мелехов!
- Ну я. А в чем дело?
Фомин молча отошел. Григорий встал, отряхнул шинель. Чумаков неподалеку готовил завтрак: он ополоснул единственную в лагере миску, прижав к груди буханку хлеба, отрезал четыре ровных ломтя, налил из кувшина в миску молока и, раскрошив комок круто сваренной пшенной каши, глянул на Григория.
- Долго ты, Мелехов, зорюешь нынче. Гляди, солнышко-то где!
- У кого совесть чистая, энтот всегда хорошо спит, - сказал Стерлядников, вытирая о полу шинели чисто вымытые деревянные ложки. - А вот Капарин всею ноченьку не спал, все ворочался...
Фомин, молча улыбаясь, смотрел на Григория.
- Садитесь завтракать, разбойнички! - предложил Чумаков.
Он первый зачерпнул ложкой молока, откусил добрых пол-ломтя хлеба. Григорий взял свою ложку, внимательно оглядывая всех, спросил:
- Капарин где?
Фомин и Стерлядников молча ели, Чумаков пристально смотрел на Григория и тоже молчал.
- Капарина куда дели? - спросил Григорий, смутно догадываясь о том, что произошло ночью.
- Капарин теперь далеко, - безмятежно улыбаясь, ответил Чумаков. - Он в Ростов поплыл. Теперь, небось, уже возле Усть-Хопра качается... Вон его полушубочек висит, погляди.
- На самом деле убили? - спросил Григорий, мельком глянув на капаринский полушубок.
