–  Вот так удача!  – смеясь воскликнул он.  – После того как я принял постриг и стал учеником Танского монаха, он при всяком удобном случае читал мне наставления, говоря:   Если ты тысячу дней будешь совершать добрые дела, этого все равно будет недостаточно, стоит же тебе хоть один раз сотворить зло, оно окажется в избытке  . Когда я убил нескольких духов, он счел это злодеянием. А вот сейчас, не ус – пел я вернуться домой, как тут же расправился со всеми этими охотниками. Ребятки!  – крикнул он.  – Выходите!

Убедившись в том, что ураган пронесся, и услышав голос Великого Мудреца, обезьяны одна за другой повыскакивали из своего убежища.

–  Ступайте на южный склон горы,  – приказал им Великий Мудрец,  – и снимите с убитых одежду. Постирайте ее: она вся в крови, и надевайте, когда будет холодно. Трупы побросайте в пучину. С лошадей сдерите шкуру и сшейте себе ботинки. Мясо засолите впрок. Луки, стрелы, пики, мечи возьмите себе, будете проделывать военные упражнения. Знамена принесите мне. Пригодятся.

Обезьяны бросились выполнять приказ. Великий Мудрец изорвал знамена врагов, выстирал их и сделал одно огромное разноцветное знамя, на котором написал:   На горе Цветов и плодов, а также в пещере Водного занавеса вновь восстановлен порядок. Великий Мудрец, равный небу  .

Знамя водрузили на шесте у входа в пещеру. После этого Сунь У  кун каждый день созывал духов и оборотней, а так  же делал запасы продовольствия. О своем монашеском звании он нигде не упоминал. Гуманность его была велика, волшебные силы – могучи. Через некоторое время Сунь У  кун отправился к царям  драконам четырех морей, занял у них живительного дождя и чудесной росы и оросил ими гору, которая снова зазеленела. Затем он посадил ивы, тополя, сосны, кипарисы, персики, сливы, финики и множество других деревьев. Обезьяны зажили припеваючи, наслаждаясь покоем. Но об этом мы сейчас распространяться не будем.

Вернемся теперь к Сюань  цзану. Как вы уже знаете, поверив коварным словам Чжу Ба  цзе, он дал волю своим страстям и прогнал Сунь У  куна. И вот он сел на коня, и они двинулись дальше. Чжу Ба  цзе шел впереди, а Ша  сэн – за ним, неся коромысло с вещами. Перейдя хребет Белого тигра, они вдруг увидели перед собой поросший лесом холм. Бирюзовые кипарисы и зеленые сосны были увиты ползучими растениями.

–  Ученики мои,  – сказал Сюань  цзан,  – сейчас начинается опасная горная дорога. К тому же и лес здесь дремучий и густой, так что следует соблюдать осторожность. В этих местах, надо полагать, водится много разной нечисти.

При этих словах Дурень приободрился, велел Ша  сэну взять коня под уздцы и, орудуя своими граблями, провел Танского монаха в сосновый лес. Вдруг Сюань  цзан остановил лошадь и сказал:

–  Чжу Ба  цзе, я что  то сильно проголодался, нельзя ли где  нибудь здесь попросить подаяния  

–  Хорошо, учитель,  – отвечал Чжу Ба  цзе,  – я пойду поищу.

Сюань  цзан сошел с коня, а Ша  сэн, опустив свою ношу на землю, достал из узла чашку для сбора подаяний и передал ее Чжу Ба  цзе.

–  Ну, я пошел,  – сказал Чжу Ба  цзе.

–  Куда же ты думаешь идти    – поинтересовался Сюань  цзан.

–  Пусть это вас не тревожит,  – сказал Чжу Ба  цзе.  – Если бы даже мне пришлось высечь изо льда огонь или же выжать из снега масло, чтобы добыть вам пищу, я сделал бы это.

Выйдя из леса, Чжу Ба  цзе прошел более десяти ли на запад, но не встретил ни одной живой души. Это было глухое место – пристанище волков и тигров. Шел он долго и очень устал.

  Когда с нами был Сунь У  кун,  – с горечью размышлял он,  – он выполнял любое желание учителя. А теперь все заботы легли на меня. Вот уж не зря говорится:   Цену хвороста и пшена узнаешь лишь тогда, когда сам возьмешься за хозяйство; родительскую ласку может оценить лишь тот, кто сам воспитывает детей  . Но ведь мне действительно не у кого просить подаяние  .

Чжу Ба  цзе стало клонить ко сну.

  Если я сейчас вернусь с пустыми руками, учитель не поверит мне, что я проделал такой большой путь. Лучше уж я пробуду здесь подольше, потом легче будет ответ держать. А сейчас надо поспать здесь в траве  . И, обхватив голову руками, Дурень улегся спать. Он говорил сам себе, что скоро встанет, но кто не знает, что стоит усталому путнику склонить голову, как он засыпает.