О нет, не тревога. Скорее – сама безмятежность.

Не проблеск ли радости в чувственных этих очах?

Не радость, увы. А скорее – печальная нежность.

…И словно рождается в ямочках щек

та грусть, что ее существом овладела,

И кажется: прелесть исходит, как свет,

из этого хрупкого, нежного тела…

Падают, падают слезы –

слеза за слезой.

Как миловидна!

Вздыхает о чем-то пугливо!

Словно склонился

красивый цветок над водой,

Словно при ветре

колышется гибкая ива.

Сердцем открытым

Би Ганя достойна она,

Даже Си Ши

не была так нежна и красива!

– Я уже когда-то видел сестрицу, – произнес Баоюй.

– Не выдумывай! – одернула его матушка Цзя. – Где ты мог ее видеть?

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, мы знакомы давно и будто встретились после долгой разлуки.

– Ладно, ладно! – махнула рукой матушка Цзя. – Это значит, вы с ней скоро подружитесь.

Баоюй пересел поближе к Дайюй, еще раз окинул ее пристальным взглядом и спросил:

– Ты училась, сестрица?

– Очень мало, – отвечала Дайюй. – Всего год, успела выучить лишь несколько иероглифов.

– Как твое имя?

Дайюй ответила.

– А второе?

– Второго нет.

Баоюй смеясь сказал:

– Сейчас я придумаю. Давай назовем тебя Чернобровка. Очень красивое имя!

– Но оно никак не связано с первым, – вмешалась в разговор Таньчунь, которая тоже была здесь.

– В книге «Описание людей древности и современности», которую я недавно прочел, говорится, что в западных странах есть камень «дай», заменяющий краску для бровей, – сказал Баоюй. – А у сестрицы брови тоненькие, словно подведенные. Чем же ей не подходит это имя?