– А вы не замолвите словечко?
– Деньги мне не нужны, и я тоже не стану вмешиваться, – заявила Фэнцзе.
Цзинсюй долго молчала, а потом сказала:
– Чжаны не поверят, что вы не хотите вмешиваться и вам не нужны деньги. Они подумают, что дела вашего рода совсем плохи, если даже в таком простом деле вы не в состоянии помочь.
Слова монахини задели Фэнцзе за живое:
– Пусть меня ждет какое угодно возмездие после смерти! Но я обещаю помочь, а обещания свои всегда выполняю. Скажи им, пусть принесут три тысячи лянов серебра.
– Вот и отлично! – воскликнула монахиня. – Теперь все в порядке…
– Только не думай, что я польстилась на деньги! – сказала Фэнцзе. – Эти три тысячи потребуются на разъезды слуг. А мне ничего не надо. Я сама в любую минуту могу выложить не то что три тысячи, а тридцать тысяч лянов.
– В таком случае окажите милость, госпожа!
– Торопиться незачем. Разве не видишь, как я занята? Всем нужна, не могут без меня обойтись! – воскликнула Фэнцзе и добавила: – Не беспокойся, раз я пообещала, все улажу!
– Конечно, конечно, – поддакнула монахиня. – Займись кто-нибудь другой этим, хоть и пустяковым, делом, с ног сбился бы! А вы со всем справляетесь! Недаром говорит пословица: «У кого способности, тот и трудится». Вот старая госпожа и поручает вам то одно, то другое, а вам и о своем здоровье не грех позаботиться.
Речи монахини льстили Фэнцзе, и она, несмотря на усталость, продолжала разговор.
Тем временем стемнело, и Цинь Чжун отправился искать Чжинэн. Юную монахиню он нашел во внутренних покоях, она мыла посуду, рядом никого не было. Цинь Чжун привлек ее к себе, поцеловал. .
– Ты что! – испуганно вскричала Чжинэн.
– Милая сестрица, не мучай меня! – взмолился Цинь Чжун. – Не согласишься, умру на этом самом месте!
– Я соглашусь, только вызволи меня из этой тюрьмы, уведи отсюда, – ответила Чжинэн.
– Это легко сделать! – сказал Цинь Чжун. – Но далекой водой не утолишь жажды!
Сказав так, он погасил светильник, обнял Чжинэн и повалил на кан. Напрасно Чжинэн противилась. Кричать она постыдилась, и как-то само собой получилось, что нижняя одежда с нее сползла. Но в тот самый момент, когда Цинь Чжун, как говорится, «вошел в порт», кто-то молча на них навалился. Оба обомлели от страха. Но тут раздался смешок, и они узнали голос Баоюя.
Цинь Чжун вскочил.
– И не совестно тебе?
– Сделаешь все, что я захочу, никому не скажу. А нет – подниму скандал! – заявил Баоюй.
Сгорая от стыда, Чжинэн незаметно выскользнула из комнаты. А Баоюй потащил за собой Цинь Чжуна, приговаривая:
– Еще упрямишься?
– Дорогой брат, я сделаю все, что захочешь, только не шуми, – умолял Цинь Чжун.
– Молчи, – сказал Баоюй, – ляжем спать, тогда и рассчитаюсь с тобой!
Фэнцзе тем временем разделась и легла в постель. Для Баоюя и Цинь Чжуна положили в передней на полу матрацы.
Фэнцзе, опасаясь, как бы не потерялась одушевленная яшма, велела забрать ее у Баоюя, когда тот уснет, чтобы положить камень себе под подушку.
О том, как Баоюй рассчитывался с Цинь Чжуном, мы не знаем, не видели, а придумывать не будем.
На следующее утро матушка Цзя и госпожа Ван прислали за Баоюем людей с наказом потеплее одеться и, если нет причин задерживаться, возвращаться домой. Но Баоюю не хотелось домой. Да и Цинь Чжуну тоже – жаль было расставаться с Чжинэн, и он уговорил Баоюя упросить Фэнцзе оставить их еще на день. Фэнцзе согласилась, хотя все погребальные церемонии были закончены. Ей хотелось угодить Цзя Чжэню, и она решила доделать кое-какие мелкие дела. К тому же надо было выполнить просьбу монахини Цзинсюй. Да и порадовать Баоюя она была не прочь и сказала ему так:
