Трудно вкратце описать все, что происходило во дворцах Жунго и Нинго. Везде царили шум и оживление. Но об этом речь впереди.
Столько накопилось важных дел в доме, что отцу, к великому удовольствию Баоюя, некогда было интересоваться его учебой. Однако его радость омрачала болезнь Цинь Чжуна, день ото дня тому становилось хуже.
Как-то, поднявшись пораньше, Баоюй умылся, причесался и хотел пойти к матушке Цзя, сказать, что собирается навестить Цинь Чжуна, как вдруг заметил Минъяня, который стоял у вторых ворот и делал Баоюю какие-то знаки.
– Ты почему здесь? – выйдя из дому, спросил Баоюй.
– Господин Цинь Чжун умирает, – ответил Минъянь.
Баоюй даже подскочил от испуга.
– Как это умирает? Ведь вчера он был в полном сознании! Я навещал его!
– Не знаю, – проговорил Минъянь. – Так сказал старик из их семьи, который только что приходил.
Баоюй помчался к матушке Цзя. Та тотчас же распорядилась дать Баоюю надежных провожатых.
– Проведай друга и возвращайся, – напутствовала она. – Не засиживайся!
Баоюй вернулся к себе, переоделся и выбежал из комнаты. Коляску еще не подали, и он в волнении метался по залу. Вскоре подъехала коляска, Баоюй вскочил в нее, Ли Гуй и Минъянь пошли следом.
У ворот дома, где жила семья Цинь, было безлюдно. Баоюй устремился во внутренние покои, слуги поспешили за ним. Две дальних родственницы Цинь Чжуна, невестки и сестры в страхе бросились врассыпную.
Цинь Чжун то и дело впадал в забытье, и под ним меняли циновку[1]. Баоюй не выдержал и заплакал навзрыд.
– Не плачьте, – уговаривал его Ли Гуй. – Брат Цинь Чжун до того ослабел, что на кане ему стало неудобно лежать и его перенесли на циновку. Своими слезами вы только расстроите его, господин!
Баоюй подошел к Цинь Чжуну. Тот лежал на подушке с закрытыми глазами, бледный как воск, и тяжело дышал.
– Брат Цинь Чжун, это я – Баоюй! – Баоюй позвал раз, другой, третий, но Цинь Чжун даже не открыл глаз.
Он давно впал в беспамятство и почти не дышал. Он уже видел толпу демонов с веревками и бирками, где записан приговор, готовых броситься на него и утащить с собой.
Но душа Цинь Чжуна не могла так сразу расстаться с телом. Цинь Чжун помнил, что в семье некому присматривать за хозяйством, что еще не обрела приюта Чжинэн, и умолял демонов хоть ненадолго отсрочить исполнение приговора. Но демоны были неумолимы и еще упрекали Цинь Чжуна: «Ты – грамотный, книги читал! Неужели не знаешь поговорки: „Если Янь-ван приказал тебе умереть в третью стражу, кто дерзнет оставить тебя в живых до пятой?“ Мы, обитатели царства тьмы, бескорыстны и никому никаких поблажек не делаем, не то что обитатели царства света, у тех вечно находятся отговорки!»
Вдруг среди общего шума душа Цинь Чжуна услышала: «Это я, Баоюй!» – и еще горячее стала молить: «Почтенные духи, будьте хоть чуточку милосердны, позвольте мне поговорить с другом, и я тотчас вернусь». – «Какой там еще друг?» – зашумели демоны. «Я вас не стану обманывать, – продолжал Цинь Чжун. – Это внук Жунго-гуна, его детское имя Баоюй».
Стоило это услышать главному демону-судье, как он пришел в замешательство и обрушился на бесенят с бранью: «Говорил я вам: давайте его отпустим. Но вы меня не послушали и так галдели, что привлекли внимание человека, которому покровительствует сама судьба! Что теперь делать?»
Тут демоны замахали руками, затопали ногами и стали поносить главного демона: «Эй, старый, раньше ты был грозным и могущественным, а сейчас испугался „Драгоценной яшмы“! Ведь Баоюй из мира света, а мы из мира тьмы, и нам до него нет никакого дела!»
Главный демон еще больше распалился и стал неистово браниться.
О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.
