О том, чем ночь весенняя приметна

 

Шатрам подобны, облака рядами

плывут, плывут, приветствуя рассвет,

Все тише за домами гром трещоток[1],

а сон прошел и сновидений нет.

Холодная не радует подушка,

а за окошком дождик моросит,

В глазах весна – полна очарованья,

а в мыслях тот, о ком мечта томит…

И, внемля мне, свеча роняет слезы…

Из-за кого? Из-за беды какой?

Цветы печаль по капле изливают, –

неужто я нарушил их покой?

…Однако, – о, проказницы-красотки,

лениво засыпайте, не спеша,

Не принимайте шутки близко к сердцу,

подушки на постели вороша!

 

 

О том, чем летняя приметна ночь

 

Красавицы свернули рукоделья

и отдались протяжной ночи чарам.

Лишь попугай из клетки с позолотой

гостей упрямо приглашает к чаю…

Вот, осветив окно, луна лучами

проникла вглубь дворцового зерцала,

И благовонья носятся клубами

в высотах мглистых дремлющего зала.

Чуть запотев, застыл янтарный кубок –

то не росой ли лотос окропило?

Сквозь стекла стен решетчатых прохладу

с попутным ветерком доносит ива,

Беседок, словно вышитых на шелке, –

расплывчатость на фоне глади водной.

Задернут полог, дремлет красный терем,

ушли заботы об одежде модной…

 

 

О том, чем ночь осенняя приметна

 

У павильона Красных трав душистых

на ветках гомон прекратили птицы,

С луны пробился к тюлю занавесок

свет лучезарный призрачной корицы[2].

В узорах моха на высоком камне

ночлег свой журавлям найти не поздно,

Росой утуна около колодца

омоет ветерок воронам гнезда…

Расправил феникс золотые крылья[3],

на одеяле созданный из шелка,

С луною девы ночью делят чувства,

забыв про изумрудную заколку.

Спокойна ночь, и только мне не спится,

с похмелья хорошо б воды напиться, –

Поворошу-ка в темном пепле угли,

чтоб чай успел покрепче завариться.