На мостике Осиной талии влюбленные обмениваются взглядами;

у хозяйки павильона Реки Сяосян весеннее томление вызывает тоску

 

Через тридцать три дня Баоюй выздоровел, ожог на лице зажил, и он снова поселился в саду Роскошных зрелищ. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.

 

Надобно вам сказать, что Цзя Юнь дни и ночи дежурил у постели Баоюя, когда тот болел. Сяохун тоже ухаживала за больным вместе с другими служанками. Часто встречаясь друг с другом, молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяохун заметила у Цзя Юня платочек, очень похожий на тот, что она потеряла. Но спросить об этом юношу она постеснялась.

Цзя Юнь после выздоровления Баоюя вновь стал присматривать за работами в саду. Сяохун пыталась забыть о платочке и о Цзя Юне, но не могла, а поговорить с юношей не решалась, боясь, как бы ее не заподозрили в чем-то дурном.

Однажды, размышляя, что делать, она, расстроенная, сидела в комнате, как вдруг за окном кто-то ее окликнул:

– Сестрица, ты здесь?

Сяохун посмотрела через небольшой глазок в оконной бумаге и, увидев, что это служанка Цзяхуэй, отозвалась:

– Здесь. Заходи!

Цзяхуэй вбежала в комнату, села на край кровати и с улыбкой промолвила:

– Мне так повезло! Я стирала во дворе, а тут вышла сестра Хуа Сижэнь и велела мне отнести в павильон Реки Сяосян чай, который Баоюй посылал барышне Линь Дайюй. А старая госпожа в это время прислала барышне деньги, и та раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она взяла две пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю, сколько. Может, спрячешь их у себя?

Она развернула платочек и высыпала монеты. Сяохун тщательно пересчитала их и убрала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Цзяхуэй. – Съездила бы домой на несколько дней, позвала лекаря, чтобы прописал лекарство.

– Глупости! – оборвала ее Сяохун. – Зачем я ни с того ни с сего поеду домой?

– Да, вспомнила! – воскликнула Цзяхуэй. – У барышни Линь Дайюй слабое здоровье, она всегда пьет лекарство, попросила бы у нее.

– Вздор! – ответила Сяохун. – Разве можно пить лекарство без разбору?

– Но и так поступать, как ты, тоже нельзя, – возразила Цзяхуэй. – Не ешь, не пьешь. К чему это приведет?

– Ну и что же? – сказала в ответ Сяохун. – Лучше умереть сразу, и делу конец!

– Зачем ты так говоришь? – взволнованно спросила Цзяхуэй.

– Не знаешь ты, что у меня на душе! – вздохнула Сяохун.

Цзяхуэй кивнула, немного подумала и сказала:

– Конечно, винить тебя не приходится, здесь жить нелегко. Старая госпожа говорила, что вся прислуга устала, пока выхаживали Баоюя, а сейчас велела служить благодарственные молебны и всех, кто ухаживал за больным, наградить, как кому положено. Меня обошли и еще нескольких девочек-служанок, но я не в обиде, а вот тебя почему? Я даже возмутилась. Пусть все награды получила бы Сижэнь, на нее сердиться нельзя – она больше всех заслужила. Кто из служанок может с ней сравниться? Я уж не говорю о том, до чего она усердна и заботлива, да и вообще она самая лучшая. Но с какой стати Цинвэнь, Цися и им подобные получили большие награды, так же как старшие служанки? А все потому, что они – любимицы Баоюя! Как же тут зло не возьмет? Где справедливость?

– Не стоит на них сердиться, – заметила Сяохун. – Правильно говорит пословица: «Даже под навесом в тысячу ли пир кончается!» Не вечно же они будут здесь жить! Ну, три, самое большее – пять лет, и все разлетятся в разные стороны, неизвестно, кто кем тогда будет распоряжаться.