– Не удивительно, что тебя сравнивают с Ян-гуйфэй. Только, по-моему, ты чуть-чуть полнее…
Едва сдерживая гнев, Баочай с холодной усмешкой произнесла:
– Может быть, я и похожа на Ян-гуйфэй, но, увы, у меня нет брата, которого можно было бы сравнить с Ян Гочжуном[1].
Их разговор был прерван появлением служанки Цзинъэр, которая пришла спросить у Баочай, не видела ли та ее веера.
– Наверняка это барышня Баочай его спрятала! – сказала Цзинъэр. – Отдайте мне веер, добрая барышня!
– Попридержи язык! – прикрикнула на нее Баочай. – Не в моих правилах подшучивать над людьми. Лучше спроси у девчонок, с которыми ты вечно балуешься и хихикаешь!
Цзинъэр сконфузилась и убежала.
Баоюй, который снова сболтнул лишнее, да еще на людях, окончательно растерялся и, чтобы скрыть смущение, принялся болтать с сестрами.
Дайюй радовалась, когда между Баочай и Баоюем началась перепалка, ей и самой очень хотелось поддеть Баочай, подшутить над ней, но после прихода служанки Дайюй передумала.
– Сестра Баочай, какую пьесу ты видела?
Баочай, однако, разгадала мысли Дайюй и с улыбкой ответила:
– Пьеса была о том, как Ли Куй обругал Сун Цзяна[2], а потом просил у него прощения.
– Зачем же пересказывать содержание? Сказала бы лучше, как называется. Неужели забыла? Ведь ты, сестра, хорошо знаешь и древние, и современные пьесы, – заметил Баоюй. – А называется она «Ли Куй приходит с повинной головой».
– Ах вот оно что? – насмешливо воскликнула Баочай. – Ну да, ведь вы изучаете древность, поэтому вам и известно, что это значит!
Баоюй и Дайюй оба покраснели, и им стало обидно друг за друга.
Фэнцзе ничего не поняла, но, глядя на выражение лиц всех троих, с улыбкой спросила:
– Кто же в такую жару ест неспелый имбирь?
Все удивились:
– Неспелый имбирь? Никто не ел…
– Тогда почему у вас такие лица, будто в рот попало что-то горькое? – спросила Фэнцзе, проведя рукой по щеке.
Баоюй и Дайюй не знали, куда деваться от стыда. Баочай хотела что-то сказать, но, заметив, как растерялся Баоюй, промолчала и только улыбнулась. Остальные тоже заулыбались.
После ухода Баочай и Фэнцзе Дайюй обратилась к Баоюю:
– Теперь ты убедился, что есть на свете люди еще более острые на язык, чем я! Я же, по простоте душевной, всегда стараюсь всем угодить, слова не скажу поперек.
Баоюй, и без того расстроенный язвительностью Баочай, совсем приуныл и, опасаясь, как бы Дайюй опять не обиделась, ничего не ответил и ушел.
Завтрак давно прошел, Баоюй, заложив руки за спину, слонялся без цели, но нигде не было ни души. Прячась от жары, все отдыхали – и слуги, и господа.
Баоюй зашагал в западном направлении, миновал проходной зал и очутился у двора Фэнцзе. Ворота оказались запертыми, и Баоюй вдруг вспомнил, что в жаркие дни Фэнцзе обычно отдыхает в полдень, поэтому войти не решился. Он свернул в боковую калитку и направился к дому госпожи Ван. Здесь несколько служанок дремали с вышиваньем в руках. Госпожа Ван спала в комнате на легкой плетеной кровати. Возле нее сидела Цзиньчуань. Она массировала себе ноги и, сонная, смотрела по сторонам. Баоюй сзади подкрался и дернул ее за серьги. Цзиньчуань испуганно открыла глаза.
