Дайюй жила в постоянной тревоге, и это усугубляло ее болезнь. Врач сказал, что слабое дыхание и малокровие могут привести к чахотке. Значит, ей не прожить долго. Но стань Баоюй другом ее жизни, она не была бы так несчастна!
От этих печальных мыслей на глаза навернулись слезы. Дайюй так и не решилась войти и, утирая слезы, ушла.
Баоюй между тем оделся и вышел из дому. Заметив впереди Дайюй, которая медленно шла, утирая слезы, он подбежал к ней и спросил:
– Куда направляешься, сестрица? Ты снова плачешь! Кто тебя обидел?
Дайюй через силу улыбнулась.
– Я не плачу.
– Неправда! У тебя глаза мокрые! – Баоюй хотел вытереть ей слезы, но Дайюй отстранилась, сказав:
– Опять, видно, собрался умирать! Нечего распускать руки!
– Прости меня, сестрица, – произнес Баоюй, – это я случайно! Забыл, что речь идет о жизни и смерти.
– Стоит ли говорить о смерти! – язвительно заметила Дайюй. – Хотела бы я знать, что было бы с тобой, потеряй ты золото или цилиня!
Эти слова задели Баоюя за живое, и, подойдя вплотную к девушке, он спросил:
– Ну что ты без конца твердишь одно и то же? Хочешь рассердить меня или накликать на мою голову беду?
Вспомнив о недавней ссоре, Дайюй пожалела о сказанном и примирительно произнесла:
– Не сердись, я не хотела тебя обидеть. Ну что такого я сказала? Погляди, у тебя от волнения даже все жилы вздулись и на лице выступил пот!
Она вынула платочек и принялась вытирать Баоюю лицо. Тот долго в упор смотрел на нее, а потом сказал:
– Напрасно ты беспокоишься!
– А разве я беспокоюсь? – удивилась Дайюй. – Объясни, почему я должна беспокоиться?
– Неужто ты меня не поняла? – Баоюй вздохнул. – И все мои чувства напрасны? А может быть, я тебя не понимаю? Тогда нечего удивляться, что ты постоянно на меня сердишься!..
– Я и в самом деле не поняла, о каком беспокойстве ты говоришь, – уверяла Дайюй.
– Эх, сестрица! – покачал головой Баоюй. – Уж лучше бы ты меня не обманывала! Но если ты действительно не поняла, о чем идет речь, значит, я не только понапрасну изливал свои чувства, но и обманулся в твоих. Ведь ты болеешь только потому, что все время обо мне беспокоишься. Тебе вредно волноваться, от этого болезнь обостряется.
На Дайюй эти слова подействовали, как удар грома, до того искренними они были, исторгнутыми из самой глубины души. Она хотела что-то ответить, но не могла, только смотрела на Баоюя широко раскрытыми глазами. Баоюю тоже хотелось ей сказать о многом, но он до того растерялся, что слова не мог вымолвить.
Так они долго стояли, потом Дайюй кашлянула, из глаз ее покатились слезы, и она зашагала прочь.
Баоюй бросился за ней.
– Дорогая сестрица, постой! Позволь сказать тебе хоть слово!
Дайюй оттолкнула его:
– Что ты мне можешь сказать? Я все давно знаю!
И, даже не оглянувшись, она пошла дальше. Баоюй, оторопев, смотрел ей вслед.
Баоюй, надо вам сказать, уходил из дому с такой поспешностью, что даже забыл веер, и Сижэнь, схватив его, бросилась за Баоюем вдогонку. Вдруг она заметила, что Баоюй о чем-то беседует с Дайюй, потом Дайюй неожиданно ушла, а Баоюй так и остался стоять на месте. Сижэнь подошла к нему и сказала:
– Как же ты ушел без веера? Хорошо, что я заметила и догнала тебя!
Баоюй, поглощенный своими мыслями, даже не заметил, кто перед ним, и задумчиво произнес:
– Дорогая сестрица! Сейчас впервые я набрался смелости и хочу открыть тебе свои чувства, пусть даже за это мне грозит смерть! Я тоже из-за тебя болею, хотя никому об этом не говорю. И, видимо, излечусь, лишь когда выздоровеешь ты. Даже во сне мысли о тебе не покидают меня!
Эти слова удивили Сижэнь, но вместе с тем она смутилась и испугалась.
– Что это ты говоришь? – она легонько толкнула Баоюя. – Что с тобой? Почему ты стоишь здесь?
Поняв, что перед ним Сижэнь, Баоюй словно очнулся от сна и густо покраснел. Но ничего не ответил, взял веер и удалился в глубокой задумчивости.
