Они подошли к павильону Реки Сяосян, сели на камень и стали слушать чистую, трогательную мелодию. Вскоре нежный голос запел:

 

Дует, воет ветер холодный.

Воздух осенью напоен,

Но вдали от прекрасной девы,

Одинок ты и удручен…

Где вдали селенье родное?

Край отеческий лик свой скрыл!

И на платье горькие слезы

Лью и лью, склонясь у перил…

 

Голос умолк, а потом снова зазвучал:

 

Беспокойны длинные реки,

Вдалеке утесы круты,

Свет луны на мое окошко

Плавно падает с высоты.

Путь Серебряный вижу в небе,

Но и ночью мне не до сна!

Я замерзла в тонкой рубашке,

На ветру роса холодна…

 

Когда же опять наступила пауза, Мяоюй сказала:

– Первая строфа на одну рифму, вторая – на другую. Послушаем дальше.

Дайюй снова запела:

 

Мне понятны ваши невзгоды,

Нет свободы – и жизнь не та!

У меня же свои напасти –

Вечно хлопоты, суета…

Если сердце твое горюет,

Горе сердце мое поймет.

Жены древности! Вы могли бы

Мне помочь уйти от забот?[1]

 

– Вот и еще строфа, – промолвила Мяоюй. – Сколько в ней глубокой печали!

– Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, – отозвался Баоюй.

Снова зазвенели струны циня.

– Слишком высоко взяла, – заметила Мяоюй, – не гармонирует с прежним.

Вновь послышалось пение:

 

Жизнь людей в этом бренном мире –

Пыль житейская, круговорот.

Все, что в небе, и все, что в мире,

В прошлой жизни исток берет;

Обретя исток в прошлой жизни,

В смерти жизнь не найдет конца,

Но с луною сравнятся разве

Человеческие сердца?[2]

 

Мяоюй изменилась в лице.

– Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!

– Что значит «слишком»? – спросил Баоюй.

– А то, что она долго не проживет! – отвечала Мяоюй.

В это время послышался жалобный звук – будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала и пошла прочь.

– Что случилось? – окликнул ее Баоюй.

– Скоро сам поймешь, – последовал ответ, – не стоит сейчас об этом говорить!

Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.

Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.

Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.

В третью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.

Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.