– Если вы говорите, что после смерти душа исчезает, зачем тогда загробное судилище?
– Загробное судилище лишь для тех, кто считает, что оно существует, – усмехнулся человек. – Мысль о нем предостерегает людей от грехов. Недаром говорят, что Небо гневается на людей за их глупость: если они нарушают свой долг и правила поведения; если лишают себя жизни до истечения положенного им срока; если предаются разврату, творят зло и губят себя без причины. Вот и ты сейчас губишь себя, разыскивая Дайюй. Она удалилась в «область Небесных грез, мира Великой пустоты», и если ты хочешь увидеть ее, сделай все, чтобы излечиться. Лишь в этом случае в назначенное время вы сможете встретиться. Если же ты будешь жить не по правилам и покончишь с собой, попадешь в загробное судилище, где встретишься только с родными. О Дайюй не мечтай!
Сказав это, человек вынул из рукава камень и с силой бросил в грудь Баоюя.
Баоюй испугался, ему захотелось поскорее вернуться домой, и было досадно, что он сбился с пути. Так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, когда вдруг услышал, что его кто‑то зовет. Открыв глаза, Баоюй увидел перед собой матушку Цзя, госпожу Ван, Баочай и Сижэнь. Они звали его, заливаясь слезами.
Баоюй бросил взгляд на красный фонарь на столе, на луну, ярко светившую в окно, и на душе стало легко и спокойно. Он вспомнил случившееся и понял, что это сон. Все его тело покрылось холодным потом, из груди вырвался тяжелый вздох.
Баочай была уверена, что Баоюй болеет из‑за Дайюй, а не из‑за утерянной яшмы, и, несмотря на все запреты, рассказала юноше о ее кончине. Пусть сразу переживет все несчастья, думала девушка, может быть, тогда к нему возвратится рассудок, и легче будет его лечить.
Матушка Цзя, не догадываясь о намерениях Баочай, считала поступок ее опрометчивым, и лишь когда Баоюй очнулся, перестала волноваться и велела пригласить лекаря, чтобы еще раз осмотрел больного.
Доктор проверил пульс и вскричал:
– Удивительно! Пульс стал глубоким и спокойным, а подавленность прошла. Пусть завтра примет успокаивающее, и, надо надеяться, дело пойдет на поправку.
После ухода доктора все разошлись успокоенные.
Сижэнь считала, что лучше бы Баоюю ни о чем не знать, и сердилась на Баочай, но выражать недовольство вслух не осмеливалась.
– Вы слишком поторопились, барышня! – говорила Инъэр, на что Баочай отвечала:
– Ничего ты не смыслишь! Я знаю, что делаю!
Баочай, как уже говорилось выше, считала, что сильное потрясение пойдет ему лишь на пользу.
И вот настал день, когда Баоюй проснулся совершенно здоровым. Только воспоминания о Дайюй выводили его из состояния равновесия.
Сижэнь как могла утешала его:
– Барышня Баочай ласкова и добра, потому отец и выбрал ее, а не барышню Линь. К тому же барышня Линь тяжело болела и в любой момент могла умереть. Но, зная твой беспокойный характер, бабушка не стала тебе ничего говорить и позвала Сюэянь, чтобы ввести тебя в заблуждение.
Баоюй опять расстроился, даже заплакал. Ему снова захотелось умереть, но тут на память пришли слова, услышанные во сне, к тому же он боялся огорчить бабушку и мать и подумал: «Все равно, Дайюй нет в живых, а из остальных мне больше всех нравилась Баочай». Баоюй тешил себя мыслью, что брак с Баочай предопределен самой судьбой: у него – яшма, у Баочай – золото.
Баочай видела, что уговоры ее на Баоюя подействовали, и перестала тревожиться. Совершив перед матушкой Цзя и госпожой Ван положенные обряды, Баочай стала думать, как бы развлечь Баоюя, рассеять его печальные мысли.
Баоюй не вставал с постели, и присутствие Баочай лишь нагоняло на него тоску. Баочай же всячески старалась утешить его.
– Для тебя главное – вылечиться, – говорила она. – Ведь мы теперь с тобой муж и жена и век должны прожить вместе.
Баоюю нелегко было с этой мыслью смириться, но приходилось терпеть. Матушка Цзя, госпожа Ван, тетушка Сюэ ни на минуту не оставляли его, сменяя друг друга, а по ночам матушка Цзя присылала служанок, и Баоюю оставалось лишь покориться судьбе и лечиться.
Баочай была добра и ласкова с ним, и постепенно горячую любовь к Дайюй он перенес на молодую жену. Но об этом речь впереди.
В тот день, когда состоялась церемония, Дайюй потеряла сознание, дыхание в груди еле теплилось, и Ли Вань и Цзыцзюань не отходили от девушки и все время плакали. К вечеру Дайюй пришла в себя, глазами дала понять, что ей хочется пить. Цзыцзюань поспешила налить в чашку грушевого отвара с корицей и ложечкой влила в рот больной. Дайюй снова закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно.
Ли Вань знала, что это последний проблеск жизни, и, подумав, что еще полдня девушка протянет, ушла к себе сделать некоторые распоряжения по хозяйству.
Вскоре Дайюй снова открыла глаза, схватила Цзыцзюань за руку и, собравшись с силами, проговорила:
– Я скоро умру!.. А надеялась, что мы всегда будем вместе… Мне и в голову не приходило, что я…
Она умолкла, часто задышала и закрыла глаза, не выпуская руки Цзыцзюань из своей.
У Цзыцзюань мелькнула было надежда, но после долгого молчания Дайюй сказала:
– Сестра! У меня совсем нет родных, я одна в целом свете. Уж ты попроси, чтобы меня похоронили на юге, в родных местах!
