Баоюй так долго мечтал о встрече с Чжэнь Баоюем, надеялся обрести друга, но на деле после короткого разговора выяснилось, что они не сходятся во взглядах.
После отъезда гостя Баоюй вернулся к себе угрюмый и молчаливый. Все сразу заметили, что он не в духе.
– Чжэнь Баоюй в самом деле похож на тебя? – спросила Баочай.
– Только внешностью, – отвечал Баоюй. – А вообще‑то он чересчур ограничен.
– Зачем порочить людей! – возмутилась Баочай. – Ведь ты видел его всего раз!
– Мы с ним беседовали, – отвечал Баоюй, – и он ушел от прямого и откровенного разговора. Только и знает, что рассуждать о «служебных делах» да о «преданности и почтении». Как же его после этого не назвать ограниченным?! И надо же было ему уродиться похожим на меня! Я думал найти в нем свой идеал, а теперь готов отказаться от собственной внешности!
– Смешно тебя слушать! – промолвила Баочай. – Ну как можно отказаться от внешности? К тому же рассуждает господин Чжэнь вполне здраво, каждый мужчина должен стремиться возвыситься и прославить свое имя. Разве подобает мужчине думать только об удовольствиях?! Мало того что сам не обладаешь достоинствами настоящего мужчины, так еще обвиняешь других в ограниченности!
Баоюй и так был расстроен, а слова Баочай подлили масла в огонь. Он помрачнел еще больше, но промолчал, лишь усмехнулся. Баочай не придала этому никакого значения. Видно, сказала что‑то не так, и муж над ней насмехается. Ей и в голову не могло прийти, что у него начинается приступ безумия.
Напрасно старались служанки вывести его из этого состояния.
Утром все признаки безумия были налицо.
Между тем госпожа Ван решила поговорить с Цзя Чжэном о Сичунь. Ведь если не отпустить ее в монастырь, она покончит с собой, хоть день и ночь за ней следи.
Очень недовольный, Цзя Чжэн сказал:
– Как могла наша семья дойти до такого позора!
Он позвал Цзя Жуна, сделал ему выговор и велел передать матери:
– Пусть поговорит с Сичунь. Если та будет настаивать на своем, мы перестанем считать ее членом нашей семьи!
Цзя Чжэн и не подозревал, что если бы не госпожа Ю, все, может быть, и обошлось бы, но она донимала девушку, и та решила покончить с собой.
– Девушка не может вечно жить дома, – говорила Сичунь госпоже Ю. – Если со мной случится то же, что со второй старшей сестрой Инчунь, я все равно умру, только доставлю огорчение старшему господину и госпожам. Отпустите меня и считайте, что я умерла. Тогда я всю жизнь проживу праведно, а вы докажете мне свою любовь! К тому же я не собираюсь выходить замуж. Буду жить в кумирне Бирюзовой решетки. Все мои вещи возьмите себе! Давайте это решим, пока монахини еще здесь. Вы сохраните мне жизнь. А не отпустите – останется лишь покончить с собой. Старшему брату, когда он вернется, я скажу, что это моя добрая воля. Если же я умру, он сразу поймет, что в этом повинны вы.
Госпожа Ю давно не ладила с Сичунь. Она не стала спорить с девушкой и отправилась к госпоже Ван.
Но госпожа Ван в это время была у сына и, очень расстроенная, отчитывала служанок:
– Почему сразу не доложили, что второй господин заболел?!
– Трудно понять, что происходит со вторым господином, – сказала Сижэнь. – Ведь еще утром приходил к вам справляться о здоровье, а потом началось. Вторая госпожа Баочай не хотела расстраивать вас, потому и не доложила.
Баоюй слышал, как мать ругает служанок, и пришел им на помощь:
– Матушка, успокойтесь, я совершенно здоров! Только на душе немного тоскливо!
– Надо было раньше сказать, – промолвила госпожа Ван, – пришел бы доктор, прописал лекарство, ты выпил бы раза два и поправился! Помнишь, как ты болел, когда пропала яшма? А что будет, если такое опять повторится?
– Раз вы, матушка, так беспокоитесь, пригласите врача, пусть пропишет лекарство.
И госпожа Ван распорядилась пригласить врача. Ей было сейчас не до Сичунь, она думала только о Баоюе. Дождалась, пока пришел врач, прописал лекарство, и лишь после этого вернулась к себе.
После того Баоюю день ото дня становилось все хуже. Он совсем перестал есть.
А тут еще пришло время снятия траура, все уехали и обязанность приглашать врачей возложили на Цзя Юня. Дома у Цзя Ляня никого не было, поэтому пришлось пригласить Ван Жэня, тем более что Цяоцзе, которая дни и ночи оплакивала мать, тоже заболела. Вновь наступили для обитателей дворца Жунго тяжелые дни.
