«Пожалуй, вы правы, стражи ни при чем, это храм ваш не так построен, как надо».
«Что же в нем плохого?» – спрашивает Юань‑ди.
«Сейчас скажу», – отвечает дух.
Осмотрел он все и говорит:
«Дверь, владыка, находится позади вас, и вам не видно, кто входит в храм. А у меня за спиной – каменная стена. Надо и у вас соорудить стену, тогда грабежи прекратятся». Юань‑ди послушался духа и приказал полководцам соорудить стену. Небесные полководцы вздохнули и говорят: «Чтобы соорудить стену, надо людей нанять. А чем им платить? Нынче никто не покупает курительных свечей». Так и не смогли полководцы выполнить приказ Юань‑ди. Тут выступил вперед полководец Черепаха и говорит: «Пользы от вас никакой! Слушайте же, что я скажу. Дверь надо снять, а ночью я своим панцирем загорожу проход. Прочнее стены будет!»
«Прекрасно! – воскликнули небесные полководцы. – И денег тратить не надо, и стена получится прочная!»
Как сказал полководец Черепаха, так и сделал. Но прошло несколько дней, и храм опять обокрали. Пришли тогда небесные полководцы к духу‑хранителю деревни и говорят: «Ты уверял, что, если поставить стену, грабежи прекратятся. Но храм снова ограбили!»
«Значит, стена непрочная», – ответил дух.
Зашумели тут полководцы: «Пойди сам погляди!»
Пошел дух, поглядел. Стена прочная. Как же через нее грабители в храм проникли? Пощупал стену рукой и воскликнул:
«Я думал, стена настоящая, а она фальшивая!»[1]
Все расхохотались.
– Вот так дядюшка Дурак! – покатываясь со смеху, сказал Цзя Цян. – Я тебя не обижал, а ты меня черепахой обзываешь! Пей штрафной кубок!
Дядюшка Син осушил кубок, совсем захмелел и стал жаловаться на свою сестру, а Вань Жэнь – на свою. Оба не скупились на колкие и язвительные замечания. Цзя Хуань, расхрабрившись от вина, стал ругать Фэнцзе, которая будто бы жестоко с ним обращалась.
– Человек должен быть добрым и справедливым, – поддакнули остальные, – а Фэнцзе, пользуясь покровительством старой госпожи, творила всякие бесчинства, а потом, как говорится, «обожгла себе хвост». Теперь дочке ее придется расплачиваться за зло, содеянное матерью!
Цзя Юнь вспомнил, как однажды обидела его Фэнцзе, а Цяоцзе, увидев его, расплакалась, и тоже принялся поносить покойницу и ее дочь.
– Пей лучше вино! – оборвал его Цзя Цян. – Зачем злословить?
– Сколько лет девочке? – стали спрашивать гости. – Хороша ли она собой?
– Тринадцать лет ей, – ответил Цзя Цян. – Настоящая красавица!
– Жаль, что она родилась в вашей семье! – воскликнули гости. – Будь она из бедной семьи, ее родители и братья могли бы стать чиновниками и разбогатеть.
– Каким образом? – спросили все в один голос.
– Я недавно узнал, – стал рассказывать один из гостей, – что где‑то в дальних краях есть ван, большой охотник до наслаждений. Он ищет вторую жену и обещает забрать к себе и родителей девушки, которая ему приглянется. Бывает же такое счастье на свете!
Никто не придал его словам особого значения, только у Ван Жэня мелькнула недобрая мысль. Однако он и виду не подал и продолжал пить вино.
– Вот где веселье! – раздались возгласы, и на пороге появились сыновья Лай Да и Линь Чжисяо.
– Вы почему опоздали? – закричали тут все. – Уж мы заждались!
– Прошел слух, будто в доме опять что‑то случилось, – стали оправдываться молодые люди, – и мы забеспокоились. Но потом оказалось, это не у нас.
[1] «Я думал, стена настоящая, а она фальшивая». – Эта фраза и следующая за ней реплика Цзя Цяна («Я тебя не обижал, а ты меня черепахой обзываешь») становятся понятными, если раскрыть сложную игру слов: фальшивая стена (по‑китайски цзяцян) звучит так же, как имя Цзя Цян; кроме того, «цзя» звучит и как «панцирь», первый слог в слове черепаха (цзяюй). В китайском обиходе черепаха – бранное слово.