Король ходит большими шагами

Взад и вперед по палатам;

Люди спят - королю лишь не спится:

Короля султан осаждает,

Голову отсечь ему грозится

И в Стамбул отослать ее хочет.

 

Часто он подходит к окошку;

Не услышит ли какого шума?

Слышит, воет ночная птица,

Она чует беду неминучу,

Скоро ей искать новой кровли

Для своих птенцов горемычных.

 

Не сова воет в Ключе-граде,

Не луна Ключ-город озаряет,

В церкви божией гремят барабаны,

Вся свечами озарена церковь.

 

Но никто барабанов не слышит,

Никто света в церкви божией не видит,

Лишь король то слышал и видел;

Из палат своих он выходит

И идет один в божию церковь.

 

Стал на паперти, дверь отворяет...

Ужасом в нем замерло сердце,

Но великую творит он молитву

И спокойно в церковь божию входит.

 

Тут он видит чудное виденье:

На помосте валяются трупы,

Между ими хлещет кровь ручьями,

Как потоки осени дождливой.

Он идет, шагая через трупы,

Кровь по щиколку {2} ему досягает...

 

Горе! в церкви турки и татары

И предатели, враги богумилы. {3}

На амвоне сам султан безбожный,

Держит он наголо саблю,

Кровь по сабле свежая струится

С вострия до самой рукояти.

 

Короля незапный обнял холод:

Тут же видит он отца и брата.

Пред султаном старик бедный справа,

Униженно стоя на коленах,

Подает ему свою корону;

Слева, также стоя на коленах,

Его сын, Радивой окаянный,

Басурманскою чалмою покрытый

(С тою самою веревкою, которой

Удавил он несчастного старца),

Край полы у султана целует,

Как холоп, наказанный фалангой {4}.

 

И султан безбожный, усмехаясь,

Взял корону, растоптал ногами

И промолвил потом Радивою:

"Будь над Боснией моей ты властелином,

Для гяур-христиан беглербеем" {5}.

И отступник бил челом султану,

Трижды пол окровавленный целуя.

 

И султан прислужников кликнул

И сказал: "Дать кафтан Радивою! {6}

Не бархатный кафтан, не парчовый,

А содрать на кафтан Радивоя

Кожу с брата его родного".

Бусурмане на короля наскочили,

Донага всего его раздели,

Атаганом ему кожу вспороли,

Стали драть руками и зубами,

Обнажили мясо и жилы,

И до самых костей ободрали,

И одели кожею Радивоя.

 

Громко мученик господу взмолился:

"Прав ты, боже, меня наказуя!

Плоть мою предай на растерзанье,

Лишь помилуй мне душу, Иисусе!"

 

При сем имени церковь задрожала,

Все внезапно утихнуло, померкло, -

Все исчезло - будто не бывало.

 

И король ощупью в потемках

Кое-как до двери добрался

И с молитвою на улицу вышел.

 

Было тихо. С высокого неба

Город белый луна озаряла.

Вдруг взвилась из-за города бомба {7},

И пошли бусурмане на приступ.