Майор почти не знал чувства отвращения, и мог бы лягушку, но собственноручно замученную, без соли и перца съесть. Однако же чья-то искренность, к примеру, рождала в нём, в конце концов, отвращение. И ещё, не стыдясь своего служку, он полюбил с ним откровенничать, говорить, вываливая всё то, что гноил в своей душе. Раб выслушивал его молча да покорно, а он и за это потом мог взъяриться на него, за эту свою болтливую, уродливую откровенность. Майор, чувствуя свою полную власть над ним, уже наслаждался её применением - и паренька день за днём притеснял, бывало, что и бил. Гневался и расправлялся с ним и по делу, и без дела с такой, бывало, яростью, что чистая любовь к хозяину смешивалась у солдата месяц от месяца с гнетущим страхом. Он боялся уже каждую минуту, боялся сказать и боялся промолчать, боялся ходить или стоять, не зная в точности, чего хочет от него хозяин. И если первый месяц службы у майора ходил счастливый, то спустя время чаще и чаще мучился без видимой на то причины： вот взглянет на небо или даже в пустую сторону, в пол - и почувствует боль.
少校几乎不懂什么叫厌恶，他能亲手把青蛙折磨够了，然后不加盐和辣椒粉就生吃掉。然而，奴仆的赤胆忠心，却最终让他感到厌恶了。他还喜欢当面把自己内心的肮脏想法，无所顾忌地全部抖搂出来，也不觉得害羞。奴仆总是默默而驯顺地倾听着，但即使这样，过后，他还是会为自己这种吐漏隐私的反常之举而对他大动肝火。少校觉得已经完全掌控住了他，他甚至陶醉于自己对这一权力的使用??日复一日地欺负小伙子，经常对他拳脚相加。不管有事没事，有点火气就疯狂地惩罚他，这使得战士对主人纯真的爱月复一月地掺进了令人苦恼的恐惧。他每分每秒都处于惊恐之中，害怕说话，害怕沉默，害怕走路，害怕站立，惶惶不可终日。他真的不知道，主人到底想要他干什么。如果说，在少校手下干事的第一个月他感到特别幸福的话，那么，过了一段时间，他就越来越经常无缘无故地觉得难受：抬头望天，低头看地，甚至呆呆地看着空处，看着地面的时候，也会感到痛苦。
Теперь он не чувствовал ни боли, ни страха…… Мягкая пыльная степная дорога стелилась точно б не под колеса, а прямо под ноги. Майор поневоле оглядывался на своего раба, опасаясь, откуда взялась в нём эта задумчивость. Он и нарушил молчание, сделав недовольный выговор： <Гляди, куда едешь, идиот. Чего рот разинул？！ Чего мечтаешь？> <Так точно, товарищ майор.>
现在他不再痛苦，也不再恐惧……柔软的尘土飞扬的草原之路仿佛不是在车轮之下，而简直就像在双脚下面，蜿蜒逶迤。少校不得已扭头看了一眼自己的奴仆，心想这人怎么会陷入沉思。他打破沉默，不高兴地责备道：“蠢货，瞧你往哪儿开啊？傻张着大嘴巴干什么？！想什么呢？”“是，少校同志。”
<Чего точнакаешь？ Ну, чего ты бубнишь там мне？> - взорвался снова, будто бы вспучило. Сердце его больше не колол своими дикобразьими иглами холодок опасности. Отмучившись, майор уж с удовольствием мучил солдата. <Не нравишься ты мне всё больше, вот что я скажу…… Надоело на рыло твоё глядеть немытое, понял？> - <Так точно>. Майор продохнул и освоился с этим новым ощущением лёгкости, важности - почти любовался собой. Но вдруг солдат проронил скорбные, молящие слова： <Товарищ майор, зачем вы автоматы им дали？ Что мы в гарнизоне скажем？ Что ж мы сделали？> Майор дёрнулся к солдату, да так неуклюже, что с головы пак срезало фуражку. Взгляд его был стремительный, яростный, но вместе с тем - вопрошающий, обиженный. Это было удивление, что посмел тот шпионить за ним, и властное желанье сразу ж раздавить, прикончить. Но криво улыбнулся, помедлил и почти с нежностью произнёс： <Доедем, руки после тебя вымою, и пошёл вон…… Мне в особом отделе пе-де-рас-ты не нужны！> Начальник жадновато ловил, отзвук своих же слов и глядел, как они вбивались, будто гвозди, одно за другим в этого человечка, что и вправду немощно, глухо мучился у него на глазах. Эти немощь и боль солдата внушили майору отнятое было чувство покоя.
“怎么老‘是是是’？我说，你在那儿嘟哝什么？”少校又一次勃然大怒，像是被打足了气。凛冽的寒气再不像箭猪身上的根根尖刺扎他的心了。远离痛苦之后，少校又愉快地折磨起了战士。“告诉你，我越来越不喜欢你了……我讨厌看见你那张肮脏的猪脸，明白吗？”“是。”少校吸了一口气，他又感到了轻松和不可一世，并几乎陶醉其中。而这时，战士却突然用悲伤而祈求的语气问道：“少校同志，您怎么把冲锋枪给他们了？我们回驻防部队怎么交待？我们这是在干啥啊？”少校猛地一下向战士凑近，笨拙地连军帽都从头上甩了下来。战士的目光是急促的，愤怒的，其中还充满质疑和委屈。少校大吃一惊，这人竟敢暗中监视他，真恨不得立马将其除掉。可是，他却撇嘴讪笑了一下，稍停一会，几乎是含情脉脉地说道：“到了再说，干完你我再洗洗手，然后你就滚他妈的蛋……我这个特警队里可不要鸡??奸??犯！”少校有点贪婪地捕捉着自己刚说过的话的余音，看着这些话的每个字如何像钉子一样一个接一个钉进了这个人的胸膛，他面前的这个战士确实很软弱，一言不发，显得痛苦不堪。战士的软弱和痛苦又让他重新找回了本来刚要丧失的平静感。
Он обрёл глупый, самодовольный вид, как если б всего и надо было свести счеты с провинившимся рядовым, который право имел только на одну эту смертельную ошибку. И едва он успел обмануться в своем служке - прозрел, что мог тот думать, решать, чувствовать без его-то запрета или разрешения, - как сам совершил и смертельную ошибку, упрямо не желая понимать, что лишь доверием да уважением заслужил над ним власть. Теперь он лишил себя этой власти, лишился нечеловеческой преданной любви. И нужна ли была солдату спасённая жизнь, если, не задумываясь, он бы пожертвовал ею, понадобись это майору？ И была ли на свете пытка, которой боялся он больше, чем вечный испуг не угодить майору, с делом, им порученным, не справиться или как-нибудь ещё оплошать в его глазах？ Только б остаться с достоинством！ С тем достоинством человека, в которое когда-то на допросе заставил майор поверить, но сам же надругался над ним с лёгкостью, отнял.
少校愚蠢地沾沾自喜起来，似乎已经同这个只有犯这一次致命错误权利的列兵算清了帐。他竟然几乎看错了自己的这个奴仆，这时才恍然大悟，原来不管他同意与否，那人都会自己思考问题，做出决定，表达感情，他自己也犯下一个致命错误，还硬是不愿相信，只有用信任和尊重才能玩奴仆于股掌之上。现在，他失去了对这个战士的控制力，失去了这极其罕见的忠诚之爱。如果他需要的话，战士能毫不犹豫地做出牺牲，献出自己曾被救过一次的生命吗？他老怕少校不满意，怕完不成少校交给的任务，怕少校说他老捅娄子，试问世上还有哪种折磨能比这还要让他担惊受怕的了？要是能有点尊严该多好啊！一定要有做人的尊严！少校在审讯的时候曾让他相信过这种尊严，可后来却轻松地将之玷污了，剥夺了。
Самодовольство так и застыло маской на лице майора. Он даже не успел осознать того мгновения, когда обрушилась на него смерть. Солдат с левой руки вдруг стукнул начальника разводным увесистым ключиком по голове. Как случилось, в бешенстве - не целясь, вслепую. Но хватило только одного маха, чтоб железо насмерть клюнуло тренированного, крепенького майора прямо в висок. Тот охнул, испустив рваный глухой стон, и завалился грузно на солдата, а потом снова перевалился, как мешок, когда машину от удара, резкого по тормозам, занесло поперёк дороги. Солдат дрожал, не постигая, что сделал. <Товарищ майор！ Товарищ Майор！> - жалобно вскрикивал, думая, что начальник жив. Кровь тонкой нестрашной струйкой протекла изо рта. Но майор не дышал, и глаза его стеклянно-безразлично глядели на убийцу. Солдат клонил, как на плаху, головушку, прячась от этого взгляда, не понимая ещё, что улетучилась из хозяина жизнь и это развалился на сиденье, глядит на него с остекленелым холодом труп.
洋洋自得的表情就这样如同面具一般凝固在了少校的脸上，他甚至还没意识到怎么回事，死神就突然降临了。战士用左手抡起一把粗大的活扳手，猛地朝上司的脑袋砸去。他简直疯了，既没瞄准，也没用眼看。而只这一下就足够了，扳手直接命中了训练有素、身强体壮的少校的太阳穴。那人撕心裂肺般发出断断续续的低嚎，继而“啊??”地叫了一声，重重地倒向战士那边。由于紧急刹车，汽车突然一下横在了道路中间，于是那人像个口袋似的又重新翻落到另一边。战士浑身颤抖，搞不懂自己都干了什么。“少校同志！少校同志！” 他以为上司还活着，悲痛地大声喊叫着。鲜血如一涓并不可怕的细流从少校嘴角流出，然而他已不再呼吸，双眸呆滞无神，漠然地看着杀人凶手。战士就像要去断头台似的，垂下了头，不敢和这目光接触，他依然不明白，主人已经一命呜呼，四仰八叉地倒在座位上，死尸正用呆滞而木然的眼神阴森森地注视着他。
В степи на много километров вперёд не было видно ни облачка, ни души. Голубая даль, что расстилалась до горизонта и баюкала взгляд, вовсе не манила уснуть, а молчаливо, властно ждала подношения и клонила покориться своей вековечной дремотной воле. Солдат отвернулся от трупа, свесил ноги из кабины, где пахло бензином да мокрой тряпкой…… Обездвиженная командирская машина, будто б плыла тем временем по спокойной твёрдой глади степи. Он выплакал и гнев свой, и любовь, и страх, и боль. Сойдя на землю, не чувствовал под ногами опоры. Только камень невесомо твердел в груди； даже не камень, а камешек, что вложился б в кулак.
草原上，数公里以外的前方，既看不到一片云彩，也见不着一个人影，放眼望去，直到地平线，都是一片看上去使人昏昏欲睡的碧蓝色，但那碧蓝的远方绝不是想让人沉醉于甜蜜的梦乡，而是在默默而威严地等待着猎物，逼其屈从于它那想要永远睡去的夙愿。战士从尸体旁转过身来，抬腿迈出了散发着汽油和湿抹布味道的驾驶室……可是，与此同时，首长那早已一动不动的汽车却仿佛仍然还在沿着安静平坦的草原之路缓缓前行。他失声痛哭，把自己的怒火和柔情、恐惧和痛苦一股脑儿地都发泄了出来。下车之后，他觉得脚下没根儿，腿软绵绵的，只有一块很轻的石头，甚至不是石头，而是一块拳头可以攥住的小石子，硬邦邦的，堵在他的心头。
То, что он начал делать, походило на желание не избавиться от трупа, а похоронить тело майора. Теряя времечко, что с минуты убийства сыпалось как в прореху, он кротом уткнулся неподалёку от дороги в землю и рыл неуклюжей сапёрной лопаткой - то ли яму, то ли могилу. Сделав окопчик, неглубокую, по пояс, щель в земле, потащился к машине, весь залепленный глиной, песком, сам как неживой. Взвалил его на себя и, шагая с той ношей, злой уже от работы этой земляной червя, заговаривал： <Что же ты меня так？ Тебя что ж, уговаривать надо, гад？ Служил бы я себе……Ездили б мы с тобой…… А ты, гад, всё испортил…… Я тебе не желаю зла, а ты зачем мне так сказал？ Ну, зачем так-то？！ Человек ты или кто！ Я ж тебя уважаю, всё делаю для тебя, как говоришь, терплю, молчу……>
他从车上下来并不是想逃离少校的这具尸体，而是要将其掩埋。他意识到，从杀人那刻起，时间像落入了无底洞一样浪费了，于是便田鼠般一头扎进离公路不远的一块地里，用粗笨的工兵铲挖了起来??不知要掘个坑，还是想挖个墓穴。他在地上挖出一处齐腰深的小战壕，然后，步履蹒跚地向汽车走去，如同僵尸一般，浑身上下沾满了泥土和沙子。他把尸体撂在自己背上，吃力地走着。他已经让这蚯蚓才能干的又脏又累的力气活累烦了，开口说道：“你干嘛这么对我？混蛋，难道还要我劝你吗？唉，我本来是伺候你的……和你一同出车……可是你这个混蛋，把一切都毁了……我本不想对你下手，可你为什么要对我说那种话呢？你说啊，干吗要那么说？！你是不是人啊！我一直尊重你，只要你一开口，我什么事情都替你干，我一直在忍，一直不吭声……”
Он задыхался, усыхая голосом, но снова и снова, пока не освободился, однообразно-напевно повторял почти всё те же слова. Свалив с плеч послушное неживое тело, солдат со строгим выражением лица стал обыскивать начальника. Так он " завладел его документами, оружием табельным - пистолетом, связкой ключей. А в тыльном кармане кителя обнаружил спрятанные там майором не иначе часом назад, будто голенькие без кошелька, зеленоватые листики денег, каких никогда ещё в своей жизни не держал в руках.
他气喘吁吁，尽管声音嘶哑，可还是机械地一遍遍大声重复着几乎完全相同的话，一直走到墓穴。战士把这具听话的尸体从肩头卸下，然后开始神色严肃地搜查上司身上的东西。他把少校的证件、随身携带的一把*****以及一串钥匙都收了起来。在军服上衣的里面口袋里，他发现了一沓还未放到钱包里的浅绿色钞票，这肯定是少校一小时前放到这里的，于是，战士的手里平生第一次攥起了这样的钞票。
Деньги и пистолет он бездушно просто оставил для себя, а остальное судорожно - в могилу, куда скинул и замаранный кровью бушлат. Хоронил он уже и не тело, а всё скопом, что уволакивала за собой эта смерть. Засыпанная неприкаянная могилка майора темнела средь суглинка, похожая на кострище. Солдат по слабости не мог подняться с колен - все мышцы его жалостно ныли от работы. Он сидел, как молятся мусульмане, и, одиноко возвышаясь над тем холодным пустым местом, бессвязно что-то бормотал： тосковал по человеку, которого убил.
钱和枪他毫不客气地留作己用，其余的东西全都匆匆丢进了墓穴，还把沾满血迹的粗呢上衣也脱下扔了进去。他埋葬的已不仅仅是一具尸体，而是这起杀人事件所牵连的一切。少校的小坟已被胡乱填平了，在周围沙土的映衬下黝黝发黑，就像篝火留下的灰烬。战士虚弱得站不起来了，全身肌肉由于刚才的一阵忙碌累得酸痛起来。他像穆斯林在祈祷似的，孤零零一人跪坐在那里，面对寒冷而空旷的大地，嘴里断断续续地喃喃自语：他在怀念那个被他杀死的人。
