Стал он держать путь в свое государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая;что ни дать, только бы воды испить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на землю и давай глотать студеную воду. Пьет и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду.

 

— Пусти! — просит царь.

 

— Не пущу, не смей пить без моего ведома!

 

— Какой хочешь возьми откуп—только отпусти!

 

— Давай то, чего дома не знаешь.

 

Царь подумал-подумал... Чего он дома не знает? Кажись, все знает, все ему ведомо, — и согласился. Попробовал бороду — никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

 

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем, такая радостная, а он как узнал про свое милое детище, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, слезами дела не поправишь.

 

Стали они жить по-старому; а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре, — не по дням, а по часам, — и вырос большой.

 

"Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминучее!" Взял Ивана-царевича за руку, привел прямо к озеру.

 

— Поищи здесь, — говорит, — мой перстень; я ненароком вчера обронил.

 

Оставил одного царевича, а сам повернул домой. Стал царевич искать перстень, идет по берегу, и попадается ему навстречу старушка.

 

— Куда идешь, Иван-царевич?

 

— Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно.

 

— Ну, оставайся с богом!

 

И пошла старушка в сторону.

 

...А Иван-царевич пораздумался: "За что обругал я старуху? Дай ворочу ее; старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет". И стал ворочать старушку:

 

— Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!

 

— Не за перстнем ты здесь: отдал тебя отец морскому царю; выйдет морской царь и возьмет тебя с собою в подводное царство.

 

Горько заплакал царевич.

 

— Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник; только слушайся меня, старуху. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться; а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, ты погиб навеки; у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице по голове воткнуто; только одна порожняя, не угоди на нее попасть!

 

Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятался за смородиновый куст и ждет поры-времени.

 

 

 

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют.

 

Вслед за ними прилетела и тринадцатая голубица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого тела сорочку и пошла купаться; и была она всех пригожее, всех красивее!

 

Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на нее заглядывался да припоминал, что говорила ему старуха, подкрался тихонько и унес сорочку.

 

Вышла из воды красная девица, хватилась — нет сорочки, унес кто-то; бросились все искать; искали, искали — не видать нигде.

 

— Не ищите, милые сестрицы! Улетайте домой; я сама виновата—недосмотрела, сама и отвечать буду. Сестрицы—красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубицами, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотрелась кругом и промолвила:

 

— Кто бы ни был таков, у кого моя сорочка, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!

 

Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит:

 

— Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство; ступай по ней смело! Там и меня найдешь; ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая.

 

Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича.

 

А Иван-царевич отправился в подводное царство; видит — и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет.

 

Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь:

 

— Что так долго не бывал? За вину твою вот тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да каменье острое! Чтоб к завтрему было там как ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней галка могла схорониться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

 

Идет Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

 

— Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?

 

— Как же мне не плакать? — отвечает царевич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменья острые и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

 

— Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать, утро вечера мудренее, все будет готово!

 

Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

 

— Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменья острые, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспела.

 

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка схоронится.

 

Пошел к морскому царю с докладом.

 

— Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду по триста копен — все пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

 

— Слушаю, ваше величество! — сказал Иван-царевич; опять идет по двору да слезами обливается.

 

 

 

— О чем горько плачешь? — спрашивает его Василиса Премудрая.

 

— Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать.

 

— Это не беда, беда впереди будет! Ложись спать с богом; утро вечера мудренее.

 

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

 

— Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто.

 

Поутру зовет морской царь Ивана-царевича:

 

— Сослужил ли службу?

 

— Сослужил, ваше величество!

 

— Пойдем посмотрим.

 

Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнехоньки зерном.

 

— Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь.

 

— Сделай мне еще церковь из чистого воску, чтобы к рассвету была готова; это будет твоя последняя служба.

 

Опять идет Иван-царевич по двору и слезами умывается.

 

— О чем горько плачешь? — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая.

 

— Как мне не плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску.

 

— Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать; утро вечера мудренее.

 

Царевич улегся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

 

— Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть, все летите стада и слепите из чистого воску церковь божию, чтоб к утру 'была готова.

 

Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошел к морскому царю с докладом.

 

— Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня ни было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем, выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены.

 

Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

 

Ни много ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

 

— Что так грустен, Иван-царевич?

 

— Ах, Василиса Премудрая, взгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь.

 

— Вот это беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая; морской царь разгневается и предаст нас смерти. Надо ухитряться!

 

Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в своем тереме и побежала с Иваном-царевичем на святую Русь.

 

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери:

 

— Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет.

 

— Еще рано, мы не выспались: приходите после! — отвечает одна слюнка.

 

Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся:

 

— Не пора-время спать, пора-время вставать!

 

— Погодите немного: встанем, оденемся! — отвечает вторая слюнка.

 

В третий раз приходят посланные:

 

— Царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются.

 

— Сейчас будем! — отвечает третья слюнка.

 

Подождали-подождали посланные и давай опять стучаться: нет отклика, вет отзыва! Выломали двери, а в тереме пусто.

 

Доложили дарю, чаю молодые убежали; озлобился он и послал за ними погоню великую.

 

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без роздыху.

 

Ну-ка, Ивав-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

 

Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой землу и говорит:

 

— Слышу я людскую молвь и конский топ!

 

— Это за нами гонят! — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича — старым пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.

 

Наезжает погоня:

 

— Эй, старичок! Не видал ли ты — не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

 

— Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич, — сорок лет, как пасу на этом месте, — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

 

Воротилась погоня назад:

 

— Ваше царское величество! Никого в пути не наехали, видали только: пастух овечку пасет.

 

— Что ж не хватали? Ведь это они были! — закричал морской царь и послал новую погоню.

 

А Иван-царевич с Василисою Премудрою давным-давно скачут на борзых конях.

 

— Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

 

Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

 

— Слышу я людскую молвь и конский топ.

 

— Это за нами гонят! — сказала Василиса Премудрая; сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а лошадей — деревьями.

 

Наезжает погоня:

 

— Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?

 

— Нет, люди: добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетала, ни один зверь мимо не прорыскивал.

 

Повернула погоня назад:

 

— Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика.

 

— Что же вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые были! — закричал морской царь и сам поскакал вдогонь за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою.

 

А они далеко уехали.

 

Опять говорит Василиса Премудрая:

 

— Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?

 

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

 

— Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего.

 

— Это сам царь скачет.

 

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича — селезнем, а сама сделалась уткою.

 

Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень; ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было: что не разлетится сверху... вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего не смог сделать. Поскакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.

 

Долго ли, коротко ли, приехали они в тридесятое царство.

 

— Подожди меня в этом лесочке, — говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, — я пойду доложусь наперед отцу, матери.

 

— Ты меня забудешь, Иван-царевич!

 

— Нет, не забуду.

 

— Нет, Иван-царевич, не говори, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться!

 

Пришел Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

 

Живет день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

 

Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стали просвиры готовить; она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

 

— Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?

 

— А что будет? Съедим их — вот и все!

 

— Нет, не угадала!

 

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно - и в ту ж минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна; сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать прочь.

 

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать и нашел ее у просвирни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали все вместе жить да поживать да добра наживать.