— Не надо, милая моя, не надо, — сказала я. — Возьмите себя в руки. Я пойду сделаю вам чашечку хорошего горячего чаю.

Она подняла голову и сказала:

— Нет, нет, сестра. Все в порядке. Я дура. — Что же расстроило вас так, милая?

Она сразу не ответила.

— Это все так ужасно... — потом сказала она.

— Перестаньте думать об этом, — сказала я ей. — Что случилось, то случилось, ничего теперь не изменишь. Не к чему мучить себя.

Она выпрямилась и стала поправлять волосы.

•Я поставила себя в такое дурацкое положение, — сказала она своим хриплым голосом. — Я убиралась тут, приводила в порядок помещение. Думала, лучше заняться делом. А потом вот нашло на меня вдруг...

Да-да, — быстро сказала я, — понимаю. Чашка хорошего крепкого чаю и бутылка с горячей водой в постель — вот все, что вам надо.

И она получила все это. Я не принимала никаких протестов.

•Спасибо, сестра, — сказала она, когда я уложила ее в постель и она попивала свой чай; теплая грелка лежала под одеялом. — Вы добрая, отзывчивая женщина. Я очень редко бываю такой дурой.

— Это со всяким может произойти в такое-то время, — сказала я. То одно, то другое. Переутомление, стресс, повсюду полиция. Я и сама страшно нервная.

•Верно то, что вы мне говорите, — сказала она, помедлив, очень странным голосом. — Что случилось, то случилось, и ничего теперь не изменишь... — Она еще с минуту помолчала, а потом как-то странно добавила: — Она никогда не была хорошей женщиной!

Я не стала спорить. Я всегда считала вполне естественным, что мисс Джонсон и миссис Лейднер недолюбливали друг друга.

Интересно, не было ли у мисс Джонсон таиного чувства удовлетворения оттого, что умерла миссис Лейднер, и не стало ли ей потом стыдно от этой мысли?

— Теперь засыпаите и ни о чем не думайте.

Я прибрала некоторые вещи, привела комнату в порядок. Чулки — на спинку стула, пиджак и юбку — на вешалку. Подняла с полу маленький комок бумаги, должно быть, выпал из кармана. Только стала расправлять его, чтобы посмотреть, можно ли его выбросить, как она меня буквально перепугала. Как крикнет:

— Дайте его сюда.

Прямо ошеломила. Я протянула ей. Она вырвала бумажку у меня, а потом сунула в пламя свечи и держала, пока она не сгорела.

Как я сказала, я была перепугана и только пристально на нее смотрела.

У меня не было времени разбираться, что это за бумажка, так быстро она ее у меня выхватила. Но вот ведь смешно, когда она загорелась, она развернулась в мою сторону и я увидела, что там были чернилами написаны какие-то слова...

Только когда я стала укладываться в постель, я поняла, почему они показались мне будто бы знакомыми.

Почерк был тот же самый, что и в анонимных письмах.

Не в этом ли была причина того, что мисс Джонсон дала волю угрызениям совести? Не она ли писала эти анонимные письма?