Он встал как вкопанный, его туповатое розовое лицо еще больше порозовело, а рот широко раскрылся от удивления.

— Хэлло-ло-ло! — воскликнул он. — Что происходит, сестра?

Я вернулась к реальности, потерпев крах. — Боже, мистер Коулман, как вы меня напугали!

— Прошу прощения, — сказал он и ухмыльнулся.

И тут я увидела, что у него в руках крохотный букетик алых лютиков. Это были хорошенькие маленькие цветочки, что сами по себе росли по берегам в окрестностях Телля. Миссис Лейднер любила их.

— В Хассаньехе не достанешь ни цветов, ничего, — сказал он и еще больше покраснел. — Нехорошо, когда нет цветов на могиле. Я решил, что просто нарву букетик и поставлю здесь в эту маленькую штуковину. Она всегда держала в ней цветы на столе. Как бы показывая этим, что она не забыта, а? Я, конечно, немного осел, я знаю, но мне хотелось это... показать.

Я подумала, что с его стороны это очень мило. Он был весь розовый от смущения, как это бывает с англичанами, когда они совершают что-нибудь сентиментальное. Я подумала, что это очень хорошая мысль.

— Ну что ж, очень милая мысль, мистер Коулман, — сказала я.

Я взяла маленький кувшинчик, набрала немного воды, и мы поставили в него цветы.

При этом я, правда, думала больше о мистере Коулмане, чем о миссис Лейднер. Эта идея показывала, что у него есть сердце.

Он меня не стал спрашивать, что заставило меня пронзительно закричать, и я была ему благодарна за это. Я бы по-дурацки себя чувствовала, если бы мне перед ним пришлось оправдываться.

«Впредь придерживайся здравого смысла, тетя, — сказала я себе, расправляя манжеты и разглаживая передник. — Ты не создана для этой медиумной чуши».

До конца дня я занималась упаковкой собственных вещей.

Отец Лавиньи был столь любезен, что выразил сожаление по поводу моего отъезда. Он сказал, что моя жизнерадостность и здравомыслие были подспорьем для всех и очень помогли. Здравый ум! Хорошо, что он не знал о моей идиотской выходке в комнате миссис Лейднер.

— Мы сегодня не видели мистера Пуаро, — заметил он.

Я ответила, что Пуаро сказал, что весь день будет занят рассылкой телеграмм.

— Телеграмм? В Америку? — поднял брови отец Лавиньи.

Думаю, да. Он сказал: «По всему свету!» — но, по-моему, это скорее преувеличение иностранца. Тут я довольно сильно покраснела, вспомнив, что ведь и отец Лавиньи — иностранец.

Он, кажется, не оскорбился, только усмехнулся довольно мило и спросил меня, нет ли каких-нибудь новостей о человеке с косоглазием.

Я сказала, что не знаю, ничего не слышала.