Баоюй собрался было читать дальше, но Цзинхуань знала, как он умен и талант
лив, и, опасаясь, как бы он не разгадал небесной тайны, проворно захлопнула к
нигу и с улыбкой сказала:
– Стоит ли рыться в непонятных для тебя записях? Прогуляемся лучше, полюбу
емся чудесными пейзажами!
Баоюй невольно выпустил из рук книгу и последовал за Цзинхуань. Взору его п
редставились расписные балки и резные карнизы, жемчужные занавеси и расш
итые пологи, благоухающие цветы бессмертия и необыкновенные травы. Поис
тине великолепное место! О нем можно было бы сказать стихами:
Створы красных дверей озаряющий свет,
чистым золотом устланный пол.
Белоснежная яшма на раме окна, –
вот каков из нефрита дворец!
И снова слуха Баоюя коснулся ласковый голос Цзинхуань:
– Выходите скорее встречать дорогого гостя!
Не успела она произнести эти слова, как появились бессмертные девы. Закруж
ились в воздухе их рукава, затрепетали на ветру крылатые платья; красотой дев
ы не уступали весенним цветам, чистотой и свежестью – осенней луне.
Увидев Баоюя, девы недовольным тоном обратились к Цзинхуань:
– Мы не знали, о каком госте идет речь, сестра, и потому вышли его встречать.
Ведь вы говорили, что сегодня сюда должна явиться душа нашей младшей сест
ры – Пурпурной жемчужины. Мы давно ее ждем. А вы привели это грязное соз
дание. Зачем оно оскверняет ваши владения?
Смущенный Баоюй, услышав эти слова, хотел удалиться, но Цзинхуань взяла ег
о за руку и, обращаясь к девам, молвила:
– Сейчас я вам все объясню. Я как раз направлялась во дворец Жунго, навстреч
у Пурпурной жемчужине, когда, проходя через дворец Нинго, встретила души
Жунго гуна и Нинго гуна. И вот они говорят мне: «С той самой поры, как стала
править ныне царствующая династия, наши семьи прославились своими заслуг
ами, из поколения в поколение наследуют богатство и титулы. Но минуло целы
х сто лет, счастье нашего рода кончилось, его не вернуть! Много у нас сыновей
и внуков, но достойного наследника нет. Разве что внук Баоюй. Нрав у него вес
ьма странный и необузданный, зато мальчик наделен умом и талантом. Вот тол
ько некому его наставить на путь истинный. Теперь же мы уповаем на вас. И ес
ли вы покажете ему всю пагубность мирских соблазнов и поможете вступить н
а путь истинный, счастью нашему не будет предела!» Они так умоляли меня, чт
о я пожалела их и решила привести Баоюя сюда. Сначала подшутила над ним,
разрешила полистать книгу судеб девушек его семьи, но он ничего не понял, – т
ак пусть здесь, у нас, испытает могучую силу страсти. Быть может, тогда прозре
ет.
С этими словами фея ввела Баоюя в покои.
– Что здесь за аромат? – спросил Баоюй, ощутив какой то неведомый ему запах.
– Это – аромат ароматов настоянной на душистом масле жемчужных деревьев
редчайшей травы, произрастающей в волшебных горах. Ничего подобного нет
в мире, где ты обитаешь, ибо мир этот погряз в скверне. – Цзинхуань холодно у
смехнулась.
Баоюю оставалось лишь удивляться и восхищаться.
Когда они сели, служанка подала чай, необыкновенно прозрачный, с удивитель
ным запахом, и Баоюй спросил, как этот чай называется.
– Этот чай называется «благоуханием тысячи роз из одного чертога». Растет он
в пещере Ароматов на горе Весны, – пояснила Цзинхуань, – а заварен на росе,
собранной с цветов бессмертия.
Баоюй, очень довольный, кивнул головой и окинул взглядом покои. Чего здесь
только не было! И яшмовый цинь , и драгоценные треножники, и старинные к
артины, и полотнища со стихами. На окнах – шелковые занавеси, справа и слев
а от них – парные надписи, одна особенно радовала душу:
Изысканность и таинство –
земля,
Загадочность, необъяснимость –
небо!
Баоюй прочел надпись, а потом спросил Цзинхуань, как зовут бессмертных дев
. Одну звали фея Безумных грез, вторую – Изливающая чувства, третью – Золот
ая дева, навевающая печаль, четвертую – Мудрость, измеряющая гнев и ненави
сть.
Вскоре служанки внесли стулья и столик, расставили вино и угощения. Вот уж
поистине:
Рубину подобен напиток:
хрустальные чаши полны!
Нефритово терпкая влага:
янтарные кубки влекут!
Баоюй не удержался и спросил, что за аромат у вина.
– Вино это приготовлено из нектара ста цветов и десяти тысяч деревьев, – отв
ечала Цзинхуань, – и настояно на костях цилиня и молоке феникса. Потому и н
азывается: «Десять тысяч прелестей в одном кубке».
Баоюй в себя не мог прийти от восхищения.
А тут еще вошли двенадцать девушек танцовщиц и спросили у бессмертной фе
и, какую песню она им прикажет исполнить.
– Спойте двенадцать арий из цикла «Сон в красном тереме», те, что недавно с
ложены, – велела Цзинхуань.
Танцовщицы кивнули, ударили в таньбань , заиграли на серебряном цине, запе
ли: «Когда при сотворенье мира еще не…», Цзинхуань их прервала:
– Эти арии не похожи на арии из классических пьес в бренном мире. Там арии
строго распределены между героями положительными и отрицательными, гла
вными или второстепенными и написаны на мотивы девяти северных и южн
ых мелодий. А наши арии либо оплакивают чью либо судьбу, либо выражают ч
увства, связанные с каким нибудь событием. Мы сочиняем арии и тут же испол
няем их на музыкальных инструментах. Кто не вник в смысл нашей арии, не по
ймет всей ее красоты. Поэтому пусть Баоюй прочтет сначала слова арий.
И Цзинхуань приказала подать Баоюю лист бумаги, на котором были написаны
слова арий «Сон в красном тереме».
Баоюй развернул лист и, пока девушки пели, не отрывал от него глаз.
Вступление к песням на тему «Сон в красном тереме»
Когда при сотворенье мира
Еще не прояснилась мгла, –
Кого для томных чувств и нежных
Судьба земная избрала?
Все для того, в конечном счете,
Чтобы в туманах сладострастья,
Когда и неба нет вокруг,
И ранит солнце душу вдруг,
Мы, дабы скрасить мрак ненастья,
Излили горечь глупых мук…
«Сна в красном тереме» мотивы
Пусть прозвучат на этот раз,
Чтобы о золоте печали
Печалям вашим отвечали
И яшмы жалобы могли бы
Всю правду донести до вас!
Жизнь – заблуждение
Молва упрямо говорит:
«Где золото – там и нефрит!» ,
А я печалюсь, что прочней
Союз деревьев и камней!
К себе влечет напрасно взор
Тот, кто вознесся выше гор,
являя снежный блеск ,
Напомним, кстати: над землей
Небесных фей вся жизнь порой –
унылый, скучный лес…
Вздыхаю: в мире суеты
Невластна сила красоты!
Смежая веки, вечно быть
Игрушкой с пиалой?
Так можно мысли притупить
И потерять покой!
Зачем в печали хмуришь брови?
Есть, говорят, цветок волшебный
в обители святых небесной;
Наичистейший, непорочный, –
есть, говорят, нефрит прелестный ,
А если к этому добавят,
что не было меж ними связи,
Сегодня встретиться внезапно
им запретит кто либо разве?
А ежели еще отметят,
что трепетные связи были, –
То почему слова остались,
а про любовь давно забыли?
В итоге – вздохи и стенанья,
но все бессмысленно и тщетно,
В итоге – горькие терзанья,
но все напрасно, безответно.
Луна! – Но не луна на небе,
а погрузившаяся в воду;
Цветок! – Но не цветок воочью,
а в зеркале его подобье.
Подумать только! Сколько горьких
жемчужин слез еще прольется,
Пока зимою эта осень
в урочный час не обернется,
Пока весеннего расцвета
Не оборвет внезапно лето!