цзе.
Баочай сразу догадалась, о ком идет речь, но промолчала и только кивнула головой. Смо
лчал и Баоюй.
– Я знаю кого! – вмешалась тогда Сянъюнь. – Сестрицу Линь Дайюй!
Баоюй укоризненно взглянул на Сянъюнь.
– И в самом деле похожа! – заявили все хором, внимательно присмотревшись к девочке.
Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Сянъюнь приказала служанке уложит
ь вещи.
– Зачем торопиться? – проговорила Цуйлюй. – Вот соберемся уезжать, тогда и уложу.
– Я завтра хочу уехать, прямо с утра, – сказала Сянъюнь. – Что мне здесь делать? Глядеть
на их кислые надутые физиономии?
Это услышал Баоюй, подошел и сказал:
– Дорогая сестрица, зря ты на меня сердишься. Сестрица Дайюй очень обидчивая, все это
знают, потому и молчали. Не хотели ее огорчать. А ты взяла и сказала! Вот я и посмотрел
на тебя. Зачем же ругаться? Даже обидно! Коснись это не Дайюй, а еще кого нибудь, мне
бы дела не было!
– Хватит, я все поняла! – оборвала его Сянъюнь. – Где уж мне тягаться с Дайюй! Другие
над ней смеются – ничего, а мне нельзя. Еще бы! Я даже разговаривать с ней недостойна,
будто она госпожа, а я – служанка!
– Я хотел тебе только добра, а оказался виноватым, – взволнованно произнес Баоюй. – Н
о пусть я превращусь в прах и пусть меня топчут десять тысяч пар ног, если я это сделал
со злым умыслом!
– Ты бы хоть в такой день не болтал глупостей! – промолвила Сянъюнь. – Но если тебе эт
о так уж необходимо, иди к своей злючке; насмехаться над людьми – для нее удовольств
ие, она и тебе не дает спуску. Лучше не выводи меня из терпения, а то мы поссоримся!
С этими словами Сянъюнь ушла в покои матушки Цзя и легла спать.
Баоюй отправился к Дайюй. Но та вытолкала его прямо с порога и заперла дверь. Не пони
мая, в чем дело, Баоюй подошел к окну и тихонько позвал:
– Милая сестрица, дорогая сестрица!..
Дайюй словно не слышала. Баоюй печально опустил голову и так, молча, стоял.
Цзыцзюань все понимала, но вмешаться не посмела.
Дайюй подумала, что Баоюй ушел, и отперла дверь, но он стоял на прежнем месте. Дайю
й было как то неловко.
Баоюй подошел к ней:
– Почему ты на меня рассердилась? Ведь без причины ничего не бывает! Скажи, я не оби
жусь!
– Ты еще спрашиваешь! – вскричала Дайюй. – Лучше скажи, почему вы всегда надо мн
ой насмехаетесь? Дошли до того, что сравнили меня с какой то комедианткой!
– Ни с кем я тебя не сравнивал и не насмехался, – возразил Баоюй, – за что же ты на мен
я обиделась?
– Не хватало еще, чтобы ты меня с кем то сравнивал! – вспыхнула Дайюй. – Может быть,
и тебе хотелось надо мной посмеяться? Впрочем, ты промолчал, а это хуже насмешек!
Баоюй не знал, что ответить.
– Но это бы еще ладно, – все больше распалялась Дайюй. – А вот зачем ты перемигивалс
я с Сянъюнь? Может быть, ты считаешь, что играть ей со мной зазорно? Что она себя уни
жает? Что ей, барышне, знаться со мною, простой девчонкой! Так ты считаешь? Да? Но о
на ведь не поняла твоих добрых намерений и рассердилась. А ты, чтобы завоевать ее благ
осклонность, сказал, что своими капризами я огорчаю других. Испугался, что я не могу
простить ей обиду! Пусть даже так, тебе что за дело?
Баоюй понял, что Дайюй подслушала его разговор с Сянъюнь. Он хотел помирить их, но
оказался сам виноватым, точь в точь как написано в «Наньхуацзине»: «Умелый вечно тру
дится, умный постоянно печалится, бесталанный ни к чему не стремится, ест постную пищ
у, развлекается и плывет по течению, словно лодка без весел». И еще: «Растущее на горе
дерево само себя губит, родник сам себя истощает» и все в таком духе. Баоюй думал, ду
мал и в конце концов сам себя завел в тупик.
«Если я сейчас не в состоянии с ними поладить, то что будет дальше?»
Он не стал спорить с Дайюй и пошел в свою комнату.
Дайюй еще больше рассердилась.
– Ну и уходи! – крикнула она ему вслед. – И никогда больше не приходи и не разговарив
ай со мной!
Вернувшись к себе, Баоюй в самом дурном расположении духа лег на кровать. Сижэнь з
нала, в чем дело, но прямо ничего не сказала, а завела разговор издалека.
– Наверное, будет еще несколько представлений, – с улыбкой произнесла она. – Сестра Б
аочай должна устроить ответное угощение.
– Какое мне до этого дело! – Баоюй холодно усмехнулся.
Необычный тон его удивил Сижэнь.
– Почему ты так говоришь? – спросила она. – Ведь сейчас праздник, и все веселятся. Что
то случилось?
– Пусть девчонки и женщины веселятся! – огрызнулся Баоюй. – А я при чем?
– Все стараются ладить друг с другом, и ты тоже старайся, так будет лучше, – продолжал
а Сижэнь.
– Что говорить об этом! – воскликнул Баоюй. – Они все между собой как то связаны, тол
ько я «ныне не связан ничем, чуждый всему, всюду брожу одиноко»!
Из глаз Баоюя покатились слезы. Сижэнь умолкла.
Подумав немного, Баоюй подошел к столику, взял кисть и написал гату:
Коль можно осознать тебя ,
Возможно осознать меня;
Коль можно сердце осознать,
То можно осознать и мысль;
Отдельно «нечто» и «ничто»
Возможно осознать,
А это подтверждает мысль,
Что осознанье есть!
А ежели нельзя сказать,
Что осознанье есть,
Ты все равно его ищи:
Наверняка найдешь!
Баоюй опасался, что другие не поймут смысл написанного, и в конце гаты приписал арию
на мотив «Вьющаяся травка». Прочитав все с начала до конца, он почувствовал облегчен
ие, снова лег и уснул.
Дайюй между тем, заметив что Баоюй ушел от нее полный мрачной решимости, последов
ала за ним, якобы повидать Сижэнь.
– Он спит, – сказала Сижэнь.
Дайюй хотела уйти, но служанка ее остановила:
– Взгляните, барышня, что написано на этом листке бумаги.
Сижэнь взяла со стола листок и протянула Дайюй только что написанную Баоюем гату. Д
айюй прочла гату и поняла, что в ней Баоюй излил свой гнев. С трудом сдержав смех, де
вочка со вздохом произнесла:
– Ничего серьезного, просто шутка.
Захватив листок, она пошла в свою комнату, а на следующее утро прочла гату Баочай и С
янъюнь. Тогда Баочай прочла ей свое стихотворение:
Коль нет меня, то есть ли ты?
Есть на вопрос ответ:
Коль нет меня, то и тебя, по сути дела, нет!
Через Него понять Ее?
К чему такой совет,
Когда, по сути дела, нет
в Нем всех Ее примет?
Но это значит: отрешась
от мира, вольно жить
И полагать, что прав лишь ты и больше правых нет!
В отшельники уйти… В чем суть
всех чувственных начал?
Не в том ли, что и тягость в них,
и радость, и печаль?
Мирская суета… В чем суть?
Не в том ли наш уклад,
Что в мире и согласье есть,
но есть в нем и разлад?
Ты в прошлом скучно жизнь влачил,
но разве в этом суть?
Как тягостно тебе сейчас
в ту жизнь, назад взглянуть!
После стихотворения она еще раз прочла гату и промолвила:
– Это я во всем виновата. Вчера прочла ему одну арию, а он истолковал ее по своему. Че
ресчур мудрены и заумны эти даосские книги, очень влияют на настроение. Уверена, что
все эти мысли навеяны той арией. Так что главная виновница – я!
Она изорвала листок на мелкие клочки, отдала служанке и велела немедленно сжечь.
– Зря порвала, – заметила Дайюй. – Сначала надо было с ним поговорить. Пойдемте, я до
кажу ему, что он написал глупости.
Они втроем пришли в комнату брата.
– Баоюй, я хочу кое о чем тебя спросить, – начала Дайюй. – Бао – драгоценный камень –
это самое дорогое. Юй – яшма, это самое твердое. А у тебя, что дороже, а что тверже? Ск
ажи нам.
Баоюй молчал.
– Эх ты! – засмеялись девушки. – О себе самом ничего сказать не можешь, а берешься т
олковать изречения мудрецов!
Сянъюнь захлопала в ладоши:
– Баоюй проиграл!..
– Вот ты говоришь, – продолжала Дайюй, –
А ежели нельзя сказать,
Что осознанье есть,
Ты все равно его ищи:
Наверняка найдешь!
Это, конечно, хорошо, но мысль, по моему, не закончена, я добавила бы две строки:
Для осознания себя,
Не тратя много сил,
Ты бремя всех земных забот
На ближнего свалил!
– В самом деле! – воскликнула Баочай, – Я только сейчас это поняла. Когда то Хуэйнэн,
шестой глава Южной школы, искал себе наставника и прибыл в Шаочжоу. Там он узнал,
что пятый глава школы, Хунжэнь, находится на Хуанмэй . Он отправился туда и нанялся
поваром к Хунжэню. Когда же пятый глава школы захотел найти себе преемника, он прик
азал каждому монаху сочинить по одной гате. Первым сочинил гату праведник Шэньсю:
Телом Древу Бодхисаттвы
ты подобным будь.
Сердцем будь опорой ты
Зеркалу Прозренья .
Нужно нечисть изживать,
чтобы очищенье
Пыль житейскую сполна
помогло стряхнуть!
