сом поднос, надел на шею свою яшму и от нечего делать принялся перебирать лежавшие
на подносе вещи, показывая каждую матушке Цзя.
Неожиданно матушка Цзя заметила среди вещей отлитого из червонного золота цилиня с
головой, украшенной перьями зимородка, и, взяв его у Баоюя, с улыбкой сказала:
– Точно такого цилиня я, кажется, видела у кого то из детей!
– Верно! – поддакнула Баочай. – У Сянъюнь, только у нее поменьше.
– У Сянъюнь? – воскликнула матушка Цзя.
– Как же так? – Баоюй тоже удивился. – Ведь Сянъюнь постоянно бывает у нас, почему,
же я никогда не видел у нее ничего подобного?
– Сестра Баочай не в пример тебе очень внимательна, потому и заметила, – произнесла с у
лыбкой Таньчунь.
– Не в этом дело, – возразила Дайюй, – просто сестра Баочай всегда замечает, что на ком
надето. Все, до мелочей, где уж нам с ней тягаться!
Баочай сделала вид, будто не слышит.
Баоюй, узнав, что у Сянъюнь есть такое же украшение, украдкой сунул цилиня за пазуху.
Но тут же испугался, как бы не разгадали его мыслей, и огляделся. Однако никто ничего
не заметил, кроме Дайюй, которая легким кивком головы как бы одобрила его.
Баоюю стало неловко, он незаметно вынул из за пазухи цилиня и обратился к Дайюй:
– Эта вещица очень забавная, могу подарить ее тебе. Вернемся домой, повесим на шнурок
, и ты наденешь!
– Нашел чем удивить! – пренебрежительно ответила Дайюй.
– Не хочешь – не надо, возьму себе! – проговорил Баоюй.
Он снова сунул цилиня за пазуху и в этот момент увидел в дверях жену Цзя Чжэня, госпо
жу Ю и вторую жену Цзя Жуна, госпожу Ху. Они только сейчас приехали и сразу пошли
поклониться матушке Цзя.
– А вы зачем здесь? – удивилась матушка Цзя. – Ведь я от нечего делать поехала!
Но едва она договорила, как на пороге появился слуга и доложил:
– Приехал человек из дома военачальника Фэн Цзыина.
Оказывается, в доме Фэн Цзыина стало известно, что семья Цзя устраивает молебствие в
монастыре, и они решили послать в подарок благовония, чай, свиней, баранов и редкие я
ства.
Узнав об этом, Фэнцзе поспешила к матушке Цзя и с улыбкой сказала:
– Вот это да! Такое мне и в голову не могло прийти. Мы поехали просто так, а люди поду
мали, будто мы всерьез совершаем жертвоприношения! Даже подарки прислали! Это все
вы, бабушка, затеяли! Теперь готовьте ответные подарки!
Как раз в это время две служанки, приехавшие из дома Фэн Цзыина, поднялись на башн
ю и вручили подарки матушке Цзя. Следом за ними появились слуги сановника Чжао. В
общем, все родственники, близкие и дальние, друзья и знакомые, услышав, что матушка
Цзя решила устроить моление в храме, поспешили поднести ей подарки.
– Ведь мы только хотели развлечься, – сокрушенно вздыхала матушка Цзя. – А доставили
всем столько хлопот!
Остаток дня она провела в монастыре, но, вернувшись домой, заявила, что больше туда н
е поедет.
– Дело, как говорится, надо доводить до конца. Переполошили людей – теперь терпите, –
заявила Фэнцзе. – Раз уж подняли всех на ноги, так по крайней мере повеселимся как сле
дует!
Надо сказать, что Баоюй рассердился на даоса за то, что тот завел с матушкой Цзя разгов
ор о его женитьбе, и, приехав домой, во всеуслышание заявил:
– Не желаю я больше видеть этого даоса!
Никто не понял, в чем дело. Вдобавок Дайюй, возвратившись из монастыря, почувствова
ла недомогание, и на следующий день матушка Цзя решительно отказалась ехать туда. Уе
хала одна Фэнцзе. Но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй заболела, а Баоюй лишился покоя, не ел, не пил, то и дело прибегал справляться о
ее здоровье и замирал от страха при мысли, что с ней может случиться несчастье.
Как то Дайюй сказала ему:
– Поехал бы лучше смотреть представление! Что сидеть дома?
Баоюй, все еще возмущенный тем, что даос Чжан посмел заговорить о его женитьбе, усл
ышав слова Дайюй, с горечью подумал:
«Тем, кто не понимает, что творится у меня на душе, простительно, но зачем она насмехае
тся надо мной?» – И он еще больше расстроился. Будь это не Дайюй, он дал бы волю сво
ему гневу, а тут лишь опустил голову и проговорил:
– Лучше бы мне не знать тебя! Но теперь уже ничего не поделаешь!
– Значит, жалеешь, что узнал меня? – с холодной усмешкой произнесла Дайюй. – Еще бы
! Я ведь недостойна тебя!
Баоюй посмотрел ей в глаза и спросил:
– Уж не призываешь ли ты со спокойной душой проклятье на мою голову?
Дайюй сначала не поняла, что он хочет сказать.
– Разве я вчера не поклялся тебе? – продолжал Баоюй. – Зачем же ты снова заводишь об
этом речь? Даже если меня постигнет несчастье, тебе то какая польза от этого?
Только теперь Дайюй вспомнила об их разговоре накануне и пожалела о сказанном. Она
разозлилась на себя, а потом, устыдившись, заплакала.
– Пусть уничтожит меня Небо и покарает Земля, если я желаю тебе несчастья! – сквозь сл
езы произнесла она. – Да и зачем это мне? Но я понимаю, ты пришел выместить свою дос
аду на мне. Даос Чжан хочет сосватать тебя, а это помешает твоей женитьбе, предопредел
енной самим Небом!
Надо сказать, что Баоюй от природы не был чужд низменных страстей. Они росли вместе
с Дайюй и научились угадывать чувства и мысли друг друга. Сейчас он повзрослел, начи
тался простонародных книг и жизнеописаний, стал разбираться в отношениях между муж
чиной и женщиной и считал, что ни одна из обитательниц женских покоев ни дома, ни у р
одственников не может сравниться красотой с Дайюй. И он полюбил ее. Но сказать прямо
о своих чувствах не решался, а потому пускался на всякие хитрости – то радовался то гн
евался, – чтобы испытать Дайюй.
Дайюй тоже испытывала Баоюя – то насмешками, то притворством, никогда не упуская у
добного случая.
Они без конца лгали друг другу, скрывая истинные мысли и чувства, но ложь, сталкивая
сь с ложью, рождает истину. Поэтому Баоюй и Дайюй вечно ссорились, даже по пустяка
м.
Вот и сейчас Баоюй подумал:
«Другие меня не понимают, но ты не можешь не понять, что все мои чувства устремлены
к тебе! А ты не только не хочешь меня утешить, а еще и огорчаешь своими насмешками.
Значит, не любишь меня, даже думать обо мне не желаешь!»
Но сказать обо всем этом Баоюй ни за что не решился бы.
«Я знаю, ты любишь меня, – размышляла тем временем Дайюй. – Пусть болтают вокруг,
что золоту и яшме суждено соединиться, ты и слушать этого не желаешь. Даже когда я за
говорю о золоте и яшме, ты делаешь вид, будто не слышишь, значит, дорожишь мною, о
дну меня любишь. А стоит мне намекнуть на это – сердишься. Почему? Чтобы испытать м
еня, чтобы я не верила в твою любовь? Но ведь все мысли у тебя обо мне».
Баоюю, глядя на нее, хотелось сказать:
