- И от этой будет дите! - крикнул, багровея, Коршунов. - Разве можно так над живым человеком? А?.. Раз смерти себя предавала и теперь калека... и ее топтать в могилу? А? Сердце-то, сердце-то... - на придушенный шепот перешел Мирон Григорьевич, одной рукой царапая себе грудь, другой притягивая свата за полу, - аль у него волчиное?
Пантелей Прокофьевич сопел, отворачивался в сторону.
- ...баба высохла по нем, иной окромя нету ей жизни. Живет же у тебя в холопках!..
- Она нам лучше родной! Замолчи ты! - крикнул Пантелей Прокофьевич и встал.
Разошлись они в разные стороны, не прощаясь.
