Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.
奥勃朗斯基不作声。随后他那漂亮的脸上浮起了一丝无可奈何的苦笑。
-- А? Матвей? -- сказал он, покачивая головой.
“呃？马特维！”他摇摇头说。
-- Ничего, сударь, образуется, -- сказал Матвей.
“不要紧，老爷，会解决的，”马特维说。
-- Образуется?
“会解决吗？”
-- Так точно-с
“会的，老爷。”
-- Ты думаешь? Это кто там? -- спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум женского платья.
“你这样想吗？谁来了？”奥勃朗斯基听见门外有女人衣服的窸窣声，问道。
-- Это я-с, -- сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
“是我，老爷，”回答的是一个女人坚定而愉快的声音。接着老保姆马特廖娜严厉的麻脸从门外探了进来。
-- Ну что, Матреша? -- спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
“哦，什么事，马特廖娜？”奥勃朗斯基迎着她走到门口，问道。
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
尽管奥勃朗斯基在妻子面前一无是处，他自己也有这样的感觉，但家里几乎人人都站在他一边，就连达丽雅阿历山德罗夫娜的心腹，这个老保姆，也不例外。
-- Ну что? -- сказал он уныло.
“什么事啊？”他垂头丧气地问。
-- Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и все в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься.....
“您去一下吧，老爷，再去认个错。也许上帝会赐恩的。她太受罪了，人家瞧着她都觉得可怜。再说家里闹得颠三倒四的，也不是个办法。老爷，您得可怜可怜孩子他们哪。去认个错吧，老爷。有什么办法呢！玩出事情来了……”
-- Да ведь не примет...
“她不肯同我见面呢……”
-- А вы свое сделайте. Бог милостив, богу молитесь, сударь, богу молитесь.
“您只要尽心尽力就行。上帝是仁慈的，老爷，您一定得祷告上帝，祷告上帝。”
- Ну, хорошо, ступай, -- сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. -- Ну, так давай одеваться, -- обратился он к Матвею и решительно скинул халат.
“好的，你去吧，”奥勃朗斯基突然涨红了脸说。“来，让我换衣服，”他对马特维说，随即利索地脱下晨衣。
Матвей уже держал, сдувая что-то невидимое, хомутом приготовленную рубашку и с очевидным удовольствием облек в нее холеное тело барина.
马特维举着那件洗净熨挺的衬衫，好象举着一具马轭，吹吹上面看不见的灰尘，这才满意地把它套在老爷强壮的身体上。
马特维举着那件洗净熨挺的衬衫，好象举着一具马轭，吹吹上面看不见的灰尘，这才满意地把它套在老爷强壮的身体上。
